Вестник гражданского общества

Анатолий Рябов с женой Еленой
Фото: Ева Меркачева

          Пассивного ожидания окончания дела педагога Рябова  в музыкальных кругах всё меньше. Начавшийся суд заставил открыть глаза даже тех, кто надеялся, что «пронесет стороной». Год была относительная тишина. Добившись освобождения Рябова под залог  , многие успокоились. Мол, теперь он благополучно доживет до суда, который уж точно во всем разберется. Ведь ложь, из-за которой завели дело на Рябова, настолько наглая и циничная, что, казалось бы, не увидеть правду, хоть чуть-чуть вникнув, трудно.
          Ведь только если совсем-совсем не вникать, можно сделать вид, что веришь в то, что ведущий педагог отрасли, сорок лет преподающий и ни в чем таком не замеченный, вдруг превратился в извращенца, и что сбился с пути он исключительно под впечатлением от Тани Юрьевой, которую отказался взять в свой класс в 2009 году, и от Иры Корнийчук, от которой тоже официально отказался до того, как её мать в декабре 2010 года обвинила его в домогательствах к дочери. И что бывший директор Центральной музыкальной школы Якупов совсем случайно предоставил следствию несколько фальшивых копий неизвестных документов, а также парочку настоящих копий с фальшивых оригиналов. Все обвинения основываются на пересказах и никто никогда реально ничего не видел и не слышал. В деле нет ни одной улики, вещдока или захудалого анализа. Вообще ничего нет. Одни только слова в пересказе шайки вступивших в сговор преступников. Чтобы всего этого не замечать - надо очень стараться.
          И вот, старания судьи Ткачука теперь видят все.
          Люди, далекие от судебной тематики, и не подозревали, что то, чего они ждали от этого процесса - правосудия и полного оправдания Рябова - самая настоящая фантастика. Ибо шанс быть оправданным российским судом у любого человека, против которого заведено (не важно, каким способом) уголовное дело, почти равен нулю.
          Теперь уже очевидно для многих, что суд на самом деле равносилен убийству и что Рябов, даже если доживет до приговора, может не пережить сам приговор. Потому что поиском истины в идущем судебном процессе и не пахнет, а идёт только жестокая и циничная подгонка материала к обвинительному заключению. Можно забыть о том, что преступление пока всего лишь гипотеза, что у обвиняемого презумпция невиновности. С десятикратным повторением «во что была одета жертва в тот день» в мозги присяжных упорно загоняется цепочка рассуждений: раз была во что-то одета и раз был какой-то день, когда была во что-то одета, - значит, было и преступление. Как же: в тот самый день, когда Ирочка была в таком-то платьице - вы хотите сказать, что ничего не было?! Да что вы! Платьице-то установлено! Кем? Да Ирочкой! Вместе с мамой-адвокатом, законным к тому же представителем своего ребенка.
          Отношение к «невинным крошкам» тоже меняется день ото дня. Год вокруг «неудачно пошаливших» девочек был невидимый вакуум, аура ожидания, которую они, конечно, не замечали, бравируя ОМОНом. ОМОН им, запуганным страшным Рябовым (о чём слышать любому, кто его знает, смешно и страшно одновременно), выделен государством за счет налогоплательщиков. Смешно это выглядит из-за нелепости, но страшен и трагичен этот спектакль. Вот всегда гламурная девочка Ирочка, надев рубище, дает показания в суде, утираясь платочком, припасенным в кулачке. А вот вторая девочка выходит из зала суда и, закрыв за собой дверь, облегченно вздыхает и улыбается, дожидаясь у двери «свидетельницу» - профессионального психолога, научившую Танечку рыдать по заказу и саму рыдавшую в зале так, что стакан воды, выделенный добрым судьей, долго не мог успокоить эту циничную тётку.
          Весь большой коллектив школы, состоящий, конечно, из самых разных лиц, так или иначе участвует в этом процессе. И многим тоже не всё равно. Среди коллег Рябова по ЦМШ оказалась одна – всего одна – некая Макарова, давшая против него показания. В суд Макарова не явилась, но её показания присяжным зачитали. Она, естественно, не могла абсолютно ничего сказать по существу дела, однако намутила много грязи, от примерещившегося ей алкоголизма Рябова до проживания его вместо гостиницы в одной квартире с ученицей во время конкурса. Но оказалось, что квартира та, рябовских друзей в другом городе, была трёхкомнатная, и, главное, вместе с девочкой там жила и её мама. И предпочли они квартиру гостинице, потому что там был рояль. Но присяжным эти сведения не огласили, так как следствие решило, что из них «оперативных данных не получено», им зачитали только показания Макаровой. 
          Что стояло за ужасом, с которым Макарова в начале процесса звонила коллегам, завывая: «Меня Якупов уволит, если Рябов не уволится!», неужели только страх потерять кормушку в виде работы в престижной школе?
          К счастью, более ни одного желающего оболгать Рябова не нашлось - ни педагога, ни ученика, ни родителя. Огромное число писем, ходатайств и поручительств за него - вот что составляет в деле добрых два тома!
          Но следователям для предъявления обвинений хватило и тех показаний, что дали две девочки, с которыми заслуженный педагог отказался работать. Чем больше вникаешь в это дело, чем больше узнаешь деталей, тем страшнее рисуется картина: как на одних только словах, передаваемых через третьих лиц, нарисовалось тяжелейшее уголовное преследование.
          Суд, по мнению всех, кто его посещает, воистину торжество зла. Свидетелей сначала выслушивает судья и решает, кого из них допускать к присяжным, а кого - нет, всех, кто может сказать что-то действительно обличающее «жертв» во лжи, он отметает. Они выходят из зала в состоянии морального шока, с трясущимися руками и перекошенными лицами, многие плачут. Адвокат обвинения Корнийчук – она же мать одной из «потерпевших» - откровенно оказывает влияние на суд, это она решает, кого допустить к присяжным, а кого нет. 
          Множество людей: ученики ЦМШ и их родители, студенты музыкальных ВУЗов, коллеги-педагоги - приходят в Мосгорсуд в надежде помочь суду разобраться в том, что происходило в каждый конкретный день из 52 дней, расписанных следствием как «эпизоды». Но суд, и это уже ясно всем, разбираться не намерен. Эти эпизоды в таком количестве появились в деле во время возврата его на доработку прошлым летом. В руки следователей попало приблизительное расписание занятий, и они просто тупо расписали на каждый урок «жертвы» по эпизоду.
          В Сети уже месяц ходит рассказ ректора ГКА им. Маймонида В.Р. Ириной о том, как это произошло: «Дело сфабриковано, сфальсифицировано достаточно нагло и неприкрыто и я волею судьбы один из соучастников этого деяния. Обратив внимание на то, что ни один свидетель защиты не был допрошен следствием, я сама лично отправилась на беседу в СК города Москвы и в районную прокуратуру. Поскольку Рябов в это время был доцентом кафедры фортепиано ГКА и мы проводили и свое служебное расследование, я попросила его по памяти написать мне график работы с учениками (оригинал сохранился и он у меня). Я принесла этот график в СК и в прокуратуру и просила допросить учеников, время работы с которыми соприкасалось с уроками заявительницы. Вместо этого на каждый урок был введен в дело дополнительный эпизод домогательства ??!!! Их стало вместо одного - 51...». Поправлю: не 51 эпизод, а 52.
           Около 40 из них принадлежат «звезде процесса» Ирине Корнийчук. Если учесть, что Ирина Корнийчук пришла в класс Рябова в январе 2010 года, а в показаниях говорит, что педагог начал домогаться её с апреля и закончил в ноябре, так как, по версии ее матери - адвоката Корнийчук, она узнала от дочери «всю правду» в конце октября, но ещё месяц решила потерпеть, так как впереди был музыкальный конкурс, то получается, что уроков в этот период было меньше, чем эпизодов «насильственных действий сексуального характера».
          Остатки эпизодов достались Юрьевой, приходящей в класс № 402 к педагогу Рябову на платные занятия как к репетитору (было это в 2009-м году). Ее мать, которая, по словам свидетелей (тех, кто сидел в классе на уроках Юрьевой или заходил в класс во время занятий), практически всегда присутствовала в классе, теперь в суде заявляет, что она «в кино ходила» во время того, как Рябов «совращал» дочь.
          Заявление Юрьевой основано на длинной цепочке «очевидцев», никто из которых лично ничего не видел: девочка якобы рассказала о домогательствах подруге матери, которая является директором психологического центра «Диалог» города Раменское, а психолог - матери, а мать - следователям, а следователи отдали Тане Юрьевой остатки «эпизодов» с барского плеча Иры Корнийчук.
          И мать, и её подруга уверяют, что узнали «обо всём» в августе 2009 года. Но суд явно не заинтересован поднимать вопрос об ответственности этих «косвенных свидетелей» (среди которых должностное лицо, работающее с детьми) за сокрытие в течение двух лет тяжкого преступления, о котором теперь они, рыдая, рассказали судье Ткачуку и присяжным.
          Эти косвенные свидетели обвинения, которые ничего не видели и не слышали, но с энтузиазмом передают рассказы друг друга, суд заинтересовали. А свидетели защиты, которые хотят сказать о том, что они видели и слышали лично, суд не интересуют (как не интересовали ранее и следствие), потому что они «при совершении преступления не присутствовали». Ну, в этом-то судья как раз по-своему прав: нельзя было присутствовать при том, чего не было.
          Но почему суд не интересуют свидетельские показания, которые могут обличить во лжи Корнийчук и Юрьеву, о том, что реально было на конкретных уроках? Почему суд не интересует мнение педагогов ЦМШ о личностных качествах потерпевших – «бедных крошек», как их нежно окрестил Интернет? Ведь присяжные могли бы более внимательно вглядеться в честные глаза «потерпевших», узнав о том, что Ира Корнийчук и до описываемых событий любила рассказывать подругам фантастические истории о себе, вплоть до того, что у неё умирает мама, а сама она перешла учиться в другую школу. И что Таня Юрьева не прочь использовать шантаж для получения того, что ей хочется, даже внимания понравившегося ей мальчика. Почему суд не интересуют свидетели, которые в стенах школы и даже в стенах конкретного класса № 402 видели и слышали много того, что противоречит показаниям «бедных крошек»?
          Думаю, ответ известен: потому что суд не заинтересован в установлении истины.
          Возможно, что текст обвинительного приговора уже живет где-то в файлах судейского ноутбука, и вносить в него правку судья Ткачук не заинтересован.
          А подсудимый Анатолий Рябов в ночь на 20 марта был доставлен в больницу по «скорой». Накануне судья посоветовал ему «принять таблеточку и собраться». Один из присутствовавших на этом судебном заседании рассказал мне: «Я никогда не видел такого цвета лица у человека. Рябов вышел из зала просто никакой, и вид у него был страшный. Какое-то землисто-коричневое лицо, смесь бледности и отёка одновременно».
           Рябову 66 лет, он сердечник, гипертоник. 15 марта педагогу стало плохо по дороге в суд, но он категорически был против госпитализации. Ему становилось хуже, все время на лекарствах, высокое давление. В итоге ночью «cкорая», сделав четыре кардиограммы (так как он опять не хотел ехать в больницу), увезла Анатолия Яковлевича с диагнозом «гипертонический криз».
          Доживет ли Анатолий Рябов до вынесения приговора - ещё вопрос. Но все, кто знает этого человека, уверены в его невиновности независимо от того, что скажет по этому поводу ангажированный и управляемый суд, пристрастность которого уже не вызывает сомнений. И в любом случае каждая подробность этого позорного процесса будет предана огласке.
          В стенах Центральной музыкальной школы, где сочинили это «педодело», растет возмущение происходящим. Появились сведения о том, что коллектив школы подготовил письмо в вышестоящие инстанции с требованием избавить школу от позорящих её учениц, идущих к славе по костям.