Вестник гражданского общества

27.01.2016

Россия осиротела – ушел из жизни Георгий Ильич Мирский

Георгий Мирский. Кадр телеканала «Дождь»

 
Вчера, 26 января, ушел из жизни выдающийся востоковед, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Георгий Ильич Мирский.  Он скончался в возрасте 89 лет, во время плановой операции в связи с онкологическим заболеванием.
Несмотря на весьма почтенный возраст и тяжелое онкологическое заболевание, Георгий Ильич до последнего дня своей жизни сохранял потрясающую работоспособность, бодрость и уверенность в себе.
 
Мирский занимал совершенно уникальное положение в российском экспертном сообществе, что неизменно привлекало к нему внимание журналистов. Будучи востоковедом-арабистом по своей основной специальности, он  регулярно выступал с компетентными комментариями, посвященными Ближнему Востоку в целом и - что вообще редко для академического ученого – с резкой критикой политики российской власти. При этом и в научных работах, и в экспертных комментариях он всегда оставался ученым, который опирается на факты, тенденции, а не на личные симпатии.  Он обладал редким даром структурированно, доступно и логично излагать свое мнение по самым сложным проблемам современности.
 
Несмотря на свое резко критическое отношение к российской власти, Георгий Ильич был настоящим патриотом России. «Помимо того, что Россия – родная страна, здесь я вырос и сформировался, из всей литературы я больше всего люблю русскую, это страна моей культуры – важно еще и другое: здесь интереснее жить, чем где бы то ни было», – писал он.
 
В интервью, данном в 2012 году порталу Jewish.ru, Георгий Ильич Мирский рассказал о своей жизни в СССР и России:
 
«Я родился в Москве в 1926 году. Отец мой родом из Вильнюса, после революции жил в Москве, умер он в 1940 году. Вся его семья осталась в Вильнюсе, а осенью 1941 года, как известно, все еврейское население города было уничтожено. Началась война, и я с 15 лет пошел работать. Работал грузчиком, санитаром в госпитале, потом три года обходчиком тепловых сетей в Мосэнерго, а затем два года шофером грузовика.
 
Война повлияла на меня только в одном смысле: когда я работал санитаром в московском госпитале и разговаривал с ранеными, рассказывавшими мне, что такое война на самом деле, я понял, насколько лжива эта власть. Это было первое, что меня оттолкнуло. До этого я был обыкновенным пионером. Я понимал, что во время войны все врут, но чтобы такое было чудовищное вранье, и такие потери, и такое отношение к людям, и так бестолку гнали людей на смерть! Вот когда я все это понял, это стало началом моего отвращения от советской власти. А потом я увидел, что нет в народе того энтузиазма, который изображала пропаганда. При мне сварщик отборным русским матом крыл Сталина в присутствии других рабочих, и никто не возражал, так как все они в прошлом были крестьянами, при Сталине потерявшими все — Сталин уничтожил крестьянство. Я понял, что простой народ терпеть не может эту власть: за всю войну я не встретил ни одного рабочего, который бы сказал о ней хоть одно хорошее слово. Так что в 20 лет я уже знал, что такое советская власть.
 
Когда я работал в Мосэнерго, увидел производство, был среди рабочих и мастеров, и на меня это все произвело такое тяжелое впечатление, что я решил выбрать профессию, как можно более далекую от материального производства. Я хотел поступить в МГИМО, который только что открылся, или на истфак в МГУ, но у меня была серебряная медаль, а не золотая, и меня туда не взяли. Последние два года из своего пятилетнего трудового стажа я учился в вечерней школе рабочей молодежи. Там я сидел за одной партой с парнем, чья девушка училась в Институте востоковедения. Она мне и рассказала о его существовании. Она училась на персидском отделении, но советовала мне поступать на арабское. И по ее совету я так и сделал. Так что это чистая случайность. Мне было легко учиться. Видимо, у меня от природы есть лингвистические способности, я и сейчас читаю на 10 языках.
 
В 1955 году я защитил кандидатскую диссертацию по новейшей истории Ирака. Два года проработал в журнале «Новое время», а затем перешел в Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук, где стал младшим научным сотрудником. К 1982 году стал заведующим отделом экономики и политики развивающихся стран. В том же 1982 году у нас в институте был большой скандал: арестовали двух ребят по обвинению в издании каких-то антикоммунистических журналов, потом их отпустили. Один был аспирантом в моем секторе. В общем, это была большая история, директор института умер от разрыва сердца. Я подал заявление об уходе с поста заведующего, с тех пор работаю там же главным научным сотрудником. В то же самое время я преподавал в МГИМО, читал курс по истории Востока, а начиная с 1991 года в течение девяти лет работал в Штатах: в Институте мира, в Американском университете в Вашингтоне (округ Колумбия), в Нью-Йоркском и Принстонском университетах, в Университете Хофстра (штат Нью Йорк). В 1992 году я получил премию Фонда Макартуров, выбрал очень удачную тему — национальные и этнические проблемы в бывшем Советском союзе — и написал книгу On Ruins of Empire («На руинах империи»), которая вышла в 1997 году в Америке, естественно, на английском. Нет нужды говорить, что все эти девять лет я преподавал вовсе не Ближний Восток, а Россию. Меня буквально нарасхват таскали туда и сюда, я ездил по всей стране, побывал в 23 штатах, читал лекции в Гарварде, Колумбийском университете и т.д. Последние 11 лет вновь работаю в России, в том же институте и преподаю в Высшей школе экономики на факультете мировой экономики и политики, читаю курс «Ислам, исламизм, международный терроризм и ближневосточные конфликты». Параллельно много писал, выступал.
 
Никогда моя позиция не совпадает с официальной позицией России. Сейчас, когда директор института просит меня написать записку, а он контактирует с людьми из администрации президента и с министерством, я пишу абсолютно свободно то, что считаю нужным. Никогда в постсоветский период не было случая, чтобы кто-то на меня оказывал давление. В худшем случае меня не приглашают на какие-то мероприятия. Но я продолжаю писать, выступать на телевидении. А до перестройки я писал то, что нужно. Как, будучи сотрудником Академии наук, я мог писать что-то, что бы шло вразрез с позицией партии? Другое дело, что, поскольку я занимался Востоком, мне было легче писать то, что я думаю, так как Маркс, Энгельс и Ленин оставили несравненно меньше цитат по проблемам Востока, нежели по проблемам Запада. Люди, занимавшиеся Европой и Америкой, вынуждены были врать каждый день и круглый год, а мне не нужно было этого делать, так как я писал о таких экзотических вещах, как военный переворот в Египте или гражданская война в Индонезии, или, к примеру, освобождение Африки. Тут я мог позволить себе такую степень свободы, которую не мог позволить себе ни один западник. Но и то, когда я в 1967 году защитил диссертацию о роли военных в третьем мире и написал книгу о роли политиков в странах Азии, Африки и Латинской Америки, то Главлит держал ее полгода. Если бы не вмешательство одного человека из ЦК, с которым у меня лично были хорошие отношения и не его личное поручительство, они бы держали ее неизвестно до какого времени. И когда, наконец, книгу вернули редактору, поставив штамп «разрешено», она вся была исчеркана красным, хотя абсолютно ничего, что могло бы быть истолковано как противоречащее официальной политике, в ней не было. Но, как мне потом объясняли мои коллеги из Америки и Англии, сам по себе стиль, сама смелость изложения и отсутствие монотонной ортодоксальности, несомненно, главлитовскому цензору не могли понравиться.
 
И хотя все вроде бы было со мной благополучно — я был членом партии — все равно цензор что-то почувствовал. Поэтому единственное, в чем я чувствовал ущемление со стороны власти — то, что меня не пускали в капиталистические страны. Я бывал в Варшаве, Восточном Берлине, Праге и Будапеште, но до перестройки я не мог поехать ни в арабские страны, хотя всю жизнь ими занимался и изучил арабский язык, ни в Англию, Францию, Америку.
 
По паспорту я русский. Моя мать была русской, но по паспорту значилась немкой, т.к. ее отец был латышом, и в те далекие послереволюционные времена она, ее мать и сестры были записаны немцами. В 41-м году всех немцев высылали из Москвы, мою бабушку и маминых сестер выслали в Казахстан, где они вскоре же умерли. Мою мать тоже должны были выслать, но поскольку мой отец умер в 40-м году, и в 41-м моя мать вышла замуж за офицера запаса и члена партии, он за нее поручился в милиции, и ее не тронули, поэтому и я остался в Москве. Так вот, во время войны мне исполнилось 16 лет, и моя мать больше всего боялась, что меня, как и ее, могут записать немцем. Поэтому в разгар войны она сумела где-то достать шоколадку и дать ее женщине в загсе, и та записала меня русским. Конечно, кому нужно было, знали, что у меня отец еврей, а мать немка, но это совершенно не мешало КГБ пригласить меня на работу после окончания института. Потом, правда, они от меня отказались.
 
О причине я узнал впоследствии. Дело в том, что еще будучи юношей, я был в одной компании, с парнем, брат которого сидел в ГУЛАГе и очень много рассказывал. Кто-то настучал и стало известно, что я вхож в компанию, где ведутся антисоветские разговоры. На меня было заведено досье, которое в течение моей жизни, как вы понимаете, только увеличилось. Так что за границу меня не пускали именно из-за этого. У меня не было никаких связей ни с диссидентами, ни с иностранцами, но был, как сказал один мой высокопоставленный знакомый, длинный язык. А уже при Горбачеве с меня все сняли, и человек, который отвечал в нашем институте за безопасность, сказал мне: «Все, я тебя поздравляю, отправляйся в первую поездку». Я поехал в Аргентину, а потом уже объездил весь мир.
 
В России у меня сложилась репутация американофила, а я этого совершенно и не скрываю. Из-за этого на меня смотрят косо, сейчас ведь антиамериканизм у нас очень распространен, а я всегда открыто говорю все, что думаю, поэтому и нахожусь в меньшинстве в компании моих коллег. Я и в статьях доказывал, что Америка нам партнер, и никакой не враг, что худшим вариантом для Америки было бы ослабление и распад Советского Союза, так как тогда обнищавший народ выбрал бы фашистов, а ядерная бомба все равно бы у нас оставалась, что может быть хуже? У нас сейчас есть много новоявленных «патриотов» — коммунистов, а я всегда говорю, что есть два типа людей, с которыми я принципиально не только не буду говорить, а просто отвернусь от них — нацисты и сталинисты.
 
Нынешняя российская действительность — это возвращение ко всему архаичному, темному, к тому, что всегда было в русском менталитете и характере. Это возвращение к тому, что воспитывала и культивировала советская власть. Суд и вынесенный участницам группы Pussy Riot приговор — это большой выигрыш власти. То есть это поражение в международном плане: мы сели в большое дерьмо и не отмоемся многие годы, но внутри страны это большой успех власти, потому что это позволило поставить знак равенства между тремя понятиями: православная церковь, Россия и власть Путина. Вот эти три понятия отныне в глазах многих людей почти синонимы. Электорат Путина, который плевать хотел на то, почему эти девочки выступили в храме, знает теперь только одно: наносится удар по православной церкви, а это и есть Россия, значит, этот удар наносится с Запада. Кто нас защищает? Путин и его власть. Вот что надо было доказать».
 
Естественно, как востоковед и политолог Георгий Ильич Мирский не мог обойти стороной ситуацию с Сирией, он много писал и говорил на эту близкую и волнительную для него тему. Его последняя колонка в The New Times от 15 ноября 2015 года «Сирийский лабиринт: вход и выход»  была о том, что стал бы делать нормальный здравомыслящий человек, если бы ему пришлось планировать военные действия в Сирии. Рассмотрев три сценария — «полное невмешательство», «бомбить, потом прекратить и уйти» и «помощь без бомбежек, но с условием смены власти»,  Мирский пишет:
 
 «Взвесив все, я бы на месте Путина ограничился отправкой на помощь Асаду внушительного количества техники, всех видов военного снаряжения, боеприпасов с большим количеством инструкторов, советников и спецназовцев в придачу.
 
И главной целью поставил бы сделать все, чтобы контролируемая нашим сирийским союзником территория — то есть около 20% территории Сирии — стала неприступным бастионом. Тактические задачи: удержать Дамаск, Хомс, Хаму, провинцию Латакия — родную землю алавитов, а если получится, овладеть Алеппо. Превратить это все в укрепленный район, гарантировав алавитам, что их не бросят на произвол судьбы. Но вместе с тем твердо сказать Асаду, что ему и его команде пора подыскивать себе замену из числа алавитов, не запятнавших руки кровью. И открыть тем самым путь к переговорам с умеренной оппозицией о коалиционном переходном правительстве. Оппозиция примет такой план, если увидит, что дело чести российского руководства — удержать ту территорию, что сейчас контролирует правящий (если его еще можно назвать правящим) режим не ради него самого, но ради сохранения сирийской государственности.
 
А бомбить бы я не стал. Но решаю-то не я…»
 
Последняя статья Георгия Ильича в «Независимой газете»,  с которой он также тесно сотрудничал, вышла 28 декабря 2015 года, она называется «Пять войн в Сирии: виден ли просвет?»
 
В интервью «Голосу Америки», данному 20 января 2016 г.,  Георгий Мирский говорит, что российский президент сделал ошибку, задействовав в Сирии бомбардировщики: «Территорию Путин в сентябре помог Асаду сохранить, дав ему новое оружие и прислав наших советников, и вот на этом надо было остановиться: признать, что Сирия уже как единое государство погибло, и сохранить Дамаск, Хомс, Хаму и Латакию, родину народа алавитов, за Асадом. Путин сделал ошибку – он перешел красную черту, утратил чувство меры и начал бомбить, тем самым, вызвав против себя страшный гнев суннитских исламистов. Они знали, что их враг Америка, Западная Европа, шииты, Израиль, но от России они этого не ожидали. После этого видите, что произошло – взорвали наш самолет… Путин промахнулся: помните, он сказал, что наша воздушная акция будет продолжаться столько, сколько будет идти наступательная операция сирийской армии? А эта армия ни на что не годится».
 
Наверное, самая последняя колонка о войне в Сирии написана Георгием Ильичом 22 января, в его авторском блоге на сайте «Эха Москвы» . Судя по ней, он был полон энергии, энтузиазма и не терял интереса к жизни и ко всему происходящему в России и мире.
 
«Российское востоковедение осиротело» написано в некрологе «Независимой газеты». На самом деле, осиротела вся образованная, думающая Россия.
 


Вестник CIVITAS

Обсудить в блоге





На эту тему


На главную

!NOTA BENE!

0.014050960540771