Вестник гражданского общества

          Ажиотаж, поднявшийся вокруг темы сталинизма в информационном поле, похоже, приобретает уже необратимый характер. В отличие от нескольких похожих всплесков обсуждения исторической роли «вождя всех народов», случавшихся в течение последнего десятилетия, сегодня сторонники и противники идеи хозяйничанья в стране при помощи насилия не ограничиваются только активным переругиванием. Если не все, то многие с той и другой стороны пытаются по мере возможности осмысливать один из самых драматичных моментов российской истории, пусть и вслепую, но пытаясь делать необходимые в таких случаях обобщения.
          В этом смысле показательно, хотя и неоднозначно, участие в таком процессе и представителей религиозных структур. С одной стороны, фигура «исторического злодея» вкупе с особым идеологическим режимом того времени может использоваться прогосударственной религиозной организацией РПЦ МП в целях политического популизма, так как кризис государственно-церковных отношений на лицо. С другой же, в самом религиозном сообществе страны, путь и заметно разношерстном, существует немало людей, склонных если не к здравомыслию и объективности, то к самостоятельности во взглядах на наиболее болезненные общие проблемы. И пусть с объективной точки зрения это не всегда уместно, но даже при всем своеобразии конфессионального подхода к данной теме, попытки некоторых представителей церкви самостоятельно - без опоры на указания «священноначалия» или на господствующую официальную идеологему, что, впрочем, одно и то же - разобраться в этом вопросе, выглядят заслуживающими уважения.
          Если в причинах недавнего выступления крупного церковного функционера архиепископа Илариона (Алфеева) с обличениями Сталина пока многое еще остается непонятным, то некоторые другие примеры можно считать в этом смысле более прозрачными. Например, мнение, которое высказал в своем блоге в ЖЖ  директор Школы молодежного служения Свято-Данилова монастыря РПЦ МП игумен Петр (Мещеринов). Склонность священнослужителя к апокалиптичности, свойственная менталитету большинства православных, не умаляет в его рассуждениях той трезвой внимательности к происходящим событиям, которая у церковных людей часто носит характер мифологизированности православно-совкового толка. Игумен вполне ясно отдает себе отчет в том, что «православные сталинисты» - явление с позиции христианской морали и морали общечеловеческой патологическое, что они далеки от сознательного желания возврата тех времен, когда «реально не захотел бы жить ни один из сталинских апологетов». По его мнению, это «очевидно невротическое, глубоко болезненное, исполненное комплекса катастрофической неполноценности, и уж во всяком случае, чрезвычайно далёкое не только от христианства, но и от элементарной этики состояние народного сознания». То есть, выражаясь понятными всем категориями общедоступной «вульгарности», помешательство. Допускать, что при этом защищается «сама личность Сталина – законченного людоеда и антихристианина», священник не хочет. Однако, сам факт такого сторонничества – неосознанного, эмоционального, будоражащего в людской массе некие неподотчетные центры, мотивирующие поведение, он признает. По его мнению, таким образом, с символом, в который превратилось еще в те далекие времена имя большевистского диктатора, увязывается «нечто своё, личное, родовое, семейное, культурное, социальное, национальное и общественное (…) Каждый из оппонентов отстаивает, в конце концов, себя». Далее у игумен высказывает ряд соображений о том, что ожидает Россию и церковь, к которой он принадлежит, основываясь на логике библейской парадигмы. Ознакомиться с этой частью его анализа и прогнозирования удобнее всего, обратившись к его собственному авторскому тексту в ЖЖ. Здесь же хотелось бы обратить внимание на последнее из процитированных выше замечаний игумена Петра, которое несмотря на свою эпизодичность на фоне остальных рассуждений представляется очень интересным не только с христианской точки зрения.
          Итак, каким образом каждый из более или менее ярых неосталинистов, «отстаивает, в конце концов» именно себя?
          Феномен периодических умопомешательств в истории различных народов и государств широко известен, но негативность этого явления осознается раз за разом лишь постфактум. Осознается на основании каждого очередного горького урока, смысл которого в том, что переворачивание шкалы ценностей с ног не голову всегда заканчивается принесением вреда всем. В истории развития общества попытки обращения к аргументам исключительности нации (фашизм), класса (коммунизм), культурного однообразия (маоизм) всегда заканчивались печально. Но в острые моменты кризисов демонические тени личностей, связанных с былыми трагедиями, оживают с завидной исправностью. Конечно же, оживают не только они, что легко заметить по наличию в кризисные моменты светлых идей, людей и их дел. Но внимание большинства населения в периоды кризисов все равно бывает приковано к символам демоническим, сигнализирующим о наиболее примитивном эмоциональном подходе к вопросам «кто виноват?» и «что делать?».
          Сталкиваясь в острые периоды истории с проблемами, которые невозможно разрешить привычными методами, люди инстинктивно ищут опоры в том, что видится им неординарным и, как следствие, оказывается недостаточно знакомым. В современном российском контексте специфика такой ситуации в том, что поколениями привыкавший к идеологии гарантированного благополучия и собственной исключительности народ оказался в условиях, знакомых ему лишь сквозь призму большевистской идеологии. Поэтому вдобавок к естественному в острые моменты человеческой истории обращению общества к религии в России довольно ярко проявляется и тяга к сохранившемуся в подсознании «уюту» советского времени, когда все определяла и за все отвечала «линия партии». Негативные признаки и факты той эпохи – изолированность от мировой цивилизации, духовный голод, утаивание от общества негативных сторон советской действительности в экономическом, научном, экологическом, криминальном и других планах - благодаря специфике человеческой памяти благополучно в ней утонули. Поколения, вступившего в пору зрелой сознательности в конце 80-х, реалии советского времени почти не коснулись, и представления нынешних сорокалетних можно считать мифологизированными на все 100%. Что говорить в таком случае о степени мифологизированности представлений населения о более ранних этапах советского периода, овеянных славой Победы в Великой Отечественной войне? Ведь посредством этой Победы до сих пор продолжают списываться все издержки эпохи большевизма. А то обстоятельство, что неизвестные подробности нашей новейшей истории, едва начавшие обнаруживаться в 90-е годы прошлого века, сегодня снова оказываются не в чести, лишний раз подтверждает обоснованные предположения о том, что миф кем-то востребован. О том, что кто-то во вполне определенной форме намеренно и не безуспешно подсовывает его населению, в массе которого предрасположенность к усвоению такого мифа воспитывалась в течение жизней нескольких поколений.
          Усвоенное с детства сознание гордости от принадлежности к «Великому Народу Великой Страны» - то есть ощущение своей исключительности по признаку рождения - естественным образом обостряет у многих наших сограждан и ощущение несправедливости свалившихся на них проблем. То, что все это в одинаковой мере обрушилось на всех, для носителя мифологизированного сознания не является основанием для здравомыслия, так как его главный аргумент - что он – «не все». И тогда он совершенно искренне, как заметил игумен Петр, «отстаивает себя» посредством обращения к харизме мифологизированного персонажа «Вождя всех времен и народов». Обращаясь к такому «гению», кстати, вовсе не потому, что этот вождь реализовал себя в истории, как циничное чудовище. Современный российский сталинист, как любой «Великий Человек», будучи дезориентированным, не приспособленным к осознанному преодолению незнакомого кризиса, в глубине которого оказался, не имеет иной опоры, видимой ему в той области спектра представлений, для восприятия которой он сформирован. Его негодование в адрес всего, что может разрушить привычную систему представлений, совершенно искренне и безальтернативно, так же, как и гневная неприязнь, испытываемая им к носителям иного типа сознания. Конечно же, все это можно определить как неосознаваемую предрасположенность к суициду, транспонированную из области психических расстройств личности на социум. Никто как бы и не виноват – явление однозначно болезненное, но легче от того не становится.
          Увы, сегодняшняя актуализация «сталинской темы» - это процесс раскалывания и без того неуклонно дробящегося общества по одной из наиболее уязвимых позиций – его самоидентификации. Причем процесс, перешедший в стадию, быть может, необратимого раскола, усугубляющегося множеством факторов еще не до конца обнаружившего себя общего системного кризиса.
          Реплика игумена, предрекающего развал России, пессимистично завершается мнением, что делать здесь что-то «уже поздно» - остается лишь «осознать это и готовиться к разворачиванию трагедии». Однако стоит лишь представить, что мог бы найтись неизвестный пока, но столь же мощный в своей «архетипичности» стимул не для раскалывания, а в обоснование консолидации россиян, как расчет на безотказность следования принципу «разделяй и властвуй» оказался бы впервые неоправданным. Но, почему бы таковому не найтись?