Вестник гражданского общества

I Государственная Дума России

          27 апреля 1906 года в Таврическом дворце открылась I Государственная дума. Перед этим в Зимнем Дворце был устроен торжественный прием для депутатов. Воспоминания участников этого приема единодушно рисуют атмосферу непримиримой враждебности между выстроившейся справа от трона пестрой с золотом «мундирной публикой» из правительственного лагеря и стоявшей слева серо-черной толпой «народных избранников». Как далека была эта картина от славянофильских мечтаний о единении царя с народом, посылающим к возлюбленному монарху своих верноподданных представителей!
          Лишь разразившаяся революция заставила Николая II – убежденного сторонника сохранения в России неограниченной царской власти на вечные времена – согласиться сначала на создание совещательного выборного органа, а затем – на предоставление ему права утверждать законы. Когда Сергей Витте в обстановке парализовавшей страну всеобщей политической стачки октября 1905 года буквально вырвал у отчаянно сопротивлявшегося царя эту последнюю уступку, он рассчитывал, что таким путем правительство перетянет на свою сторону либеральную оппозицию и сможет легко политически изолировать «революционных экстремистов».
          Однако к осени 1905 года немногие из либеральных общественных деятелей продолжали видеть в старой правящей элите обладающего знаниями и опытом, а потому ценного партнера в деле постепенного и мирного обновления страны. В демократическом движении полностью доминировала радикальная интеллигенция, видевшая в правящей бюрократии лишь досадную помеху на пути прогресса, окостеневшую и бесплодную. Лидер либеральной оппозиции, историк Павел Милюков называл высших сановников каменными истуканами, пытающимися управлять жизнью со своих неподвижных подножий. «Довольно! – заключал Милюков. – Жизнь больше ни ждать, ни терпеть не может. Пусть уходят!»
          Составленные правительством перед созывом Думы новые «Основные государственные законы» оппозиция восприняла как очередной обман. Эта фактически первая российская конституция предусматривала сильно неравные и многоступенчатые выборы. Вопрос о формировании правительства она оставляла целиком в компетенции царя. Кроме того, царь сохранял и часть законодательной власти. Да, он не мог теперь издавать законы без утверждения их Думой, но и Дума не могла издать закон без утверждения его царем.
          Конфронтация продолжалась. На выборах в Думу в марте 1906 года полную победу одержала радикальная оппозиция. Крупнейшую парламентскую фракцию (свыше трети депутатов) составила партия конституционных демократов (кадетов) во главе с Милюковым. Эта партия требовала немедленного перехода к полноценной парламентской демократии, при которой правительство утверждается большинством депутатов, как в Европе. Ставку она делала на борьбу с правительством, а не на поиск компромисса с ним, союзников искала слева, то есть среди революционных социалистов.
          Вторую по численности фракцию (четверть депутатов) составили те самые «союзники слева» – «трудовики», близкие по программе к эсерам. Поддерживая политические требования кадетов, они кроме того добивались раздела между крестьянами помещичьих земель.  Умеренных либералов, готовых хотя бы временно удовлетвориться царскими уступками, в Думе оказалось ничтожное меньшинство (менее 10%). Потерпевший провал во всех своих расчетах премьер Витте перед самым открытием Думы ушел в отставку. Новым премьером был назначен престарелый Иван Горемыкин – абсолютно безынициативный бюрократ, твердый лишь в решимости ничего не уступать.
           Но вот Дума открылась. Свою работу она начала с предъявления правительству списка требований, главным из которых было введение принципа ответственности правительства перед парламентом. Премьер Горемыкин категорически отверг все думские требования, на что кадет Набоков (отец будущего писателя) заявил:
           «Мы не допустим такого правительства, которое намеревается быть не исполнителем воли народного представительства, а критиком и отрицателем этой воли. Выход может быть только один: власть исполнительная да покорится власти законодательной!»
          После этого Дума всего при 11 голосах «против» приняла резолюцию недоверия правительству, требующую его отставки. Но Горемыкин и его министры не собирались уходить. Этого же не требовали от него Основные законы. Исполнительная власть не желала покоряться законодательной. А силы принудить ее у законодателей не оказалось.
          С этого момента каждое новое заседание Дума начинала с повторения требования ухода правительства. Любое появление кого-либо из министров на трибуне Думы, для объяснения ли по поводу вносимого в Думу проекта, или для дачи ответа на предъявленный Думой запрос, сопровождалось дружными и продолжительными криками «В отставку!» Такой эта Дума и запомнилась: буйным революционным сборищем, ревущим, свистящим, топочущим ногами и хлопающим крышками пюпитров, не дающим говорить царским холуям и лишь скандирующим в их адрес «В отставку! В отставку!» Левые называли ее «Думой народного гнева», правые называли ее «сборищем праздных болтунов». Действительно, бурные заседания, красивые речи и... никакого следа в российском законодательстве. За все время своего существования I Государственная Дума не приняла ни одного крупного правового акта.
          «Почему так вышло? – задается вопросом бывший перводумец, член ЦК кадетской партии князь Владимир Оболенский. – Почему собрание исключительно блестящих людей, многие из которых были известны всей России не только как теоретики, но и как практические земские и городские деятели, оказалось бесплодным?»
          Правые объясняли это тем, что радикальная оппозиция была изначально настроена не на созидание, а исключительно на разрушение. Значительно позже Александр Солженицын напишет:
          «Дума собралась – бороться против любого законопроекта, какой бы ни был предложен этим правительством. Когда этой Думе прочитывали с трибуны, сколько террористических убийств совершено в разных местах, иные депутаты кричали с кресел: «Мало!». Дума собралась – не копаться в скучной законодательной работе да по комиссиям, а – соединенным криком сдунуть с мест, сорвать и это правительство, и эту монархию – и открыть России путь блистательного республиканства из лучших университетских и митинговых умов».
          Да, Дума разговаривала с правительством языком ультиматумов. А каким языком разговаривало с ней правительство?
           А правительство решило с Думой вообще не разговаривать. После предъявления Думой ее требований правительство сочло бесполезным вносить на ее рассмотрение какие бы то ни было важные законопроекты. Единственный законопроект, внесенный правительством в Думу, считавшую себя призванной осуществить коренные реформы, касался... переустройства прачечных Юрьевского университета. Когда об этом было доведено до сведения «высокого собрания», депутаты после минутного замешательства разразились безудержным хохотом. Символом отношения власти к народному представительству стал демонстративно спящий в правительственной ложе (несмотря на постоянный шум) премьер Горемыкин.
           В отличие от Солженицына, участник событий Оболенский считает, что если бы правительство внесло в Думу несколько хотя бы самых умеренных либеральных законопроектов, то между властью и общественностью еще мог состояться спасительный компромисс. Сама же Дума в законодательной инициативе была сильно стеснена. Например, чтобы внесенный в Думу неправительственный законопроект можно было обсудить еще только в комиссии, нужно было месяц ожидать отзыва соответствующего министра. А между тем уже через два с половиной месяца после открытия Дума была распущена царским указом.
          Несмотря на попытку части депутатов призвать народ к гражданскому неповиновению, массовых протестов роспуск Думы не вызвал. И дело не только в том, что страна устала от революции и боевой настрой в народе явно шел на убыль. Восторженное отношение населения к Думе в первый месяц ее работы вовсе не основывалось на глубокой приверженности россиян принципам парламентаризма. Напротив, население в массе своей совершенно не понимало сути парламентской борьбы, парламентской работы. От Думы ждали, что она чудесным образом, в одночасье изменит всю жизнь. Между тем время шло, речи текли за речами, а ничего не менялось, и это рождало разочарование. В то, что при существующем режиме Дума и не может сделать практически ничего, вникать никто не хотел. Представление же о неприкосновенности народного представительства отнюдь не укоренилось еще в сознании российского общества.
          Ошибка левого большинства I Государственной думы как раз и заключалась в переоценке степени народной поддержки. Потому-то Дума и поставила перед собой задачи, несоразмерные ее возможностям. Ей также очень не хватало элементарной выдержки, планомерности, умения добиваться частичных успехов в борьбе с более сильным противником. Витте назвал ее «Думой политического легкомыслия и государственной неопытности». Возможно более осторожная тактика, избегающая поводов для резких действий царской власти, могла бы привести к осуществлению хотя и скромных, но реальных реформ. Но могла ли Дума вести себя по-другому? Ведь слишком велика была разница между пожеланиями общества и теми ограниченными полномочиями, которые были предоставлены первому российскому народному представительству.
          До состояния жесткой конфронтации страну довела власть. И у нее оставался выбор: уступить оппозиции или подавить ее силой. Власть выбрала второе и вроде бы одержала победу. Однако эта победа в итоге обернулась историческим поражением. В подавлении оппозиции царизм вынужден был целиком опереться на консервативные дворянско-бюрократические круги, не желавшие ни в коей мере делиться с народом ни властью, ни собственностью. В результате режим оказался в полной зависимости от этих кругов, заблокировавших даже те робкие попытки реформ, на которые он был готов пойти. Взрыв был отложен, но это лишь сделало его более мощным и разрушительным. К сожалению – не только для режима и его элиты.