Вестник гражданского общества

Цивилизационные конфликты ХХI века

Происхождение типов

         Логично предположить, что именно традиционные сообщества являются исходным материалом для развития цивилизаций. Что касается двух других цивилизационных типов, то первородство здесь определить не так просто.
         Решающую роль в формировании типов могли играть два фактора – характер природных ресурсов и обстоятельств, а также размеры доступной для освоения территории.
         Земля как исходный производственный ресурс, как средство получения продукта для поддержания жизнедеятельности сообщества может стать предпосылкой возникновения как одного, так и другого типа цивилизации. Вариант развития во многом зависит от ее плодородности, способности дать продукт достаточный для воспроизводства основной хозяйствующей единицы, будь то племя, род, семья. При этом важно, требует ли ее обработка масштабных и организованных коллективных работ – орошения, ирригации и т.д. Там где они требуются, как правило, возникают сообщества институционального типа, в которых формируются особые институты для организации и проведения таких работ, требующих высокой концентрации власти, управления одной волей.
         Судя по тому, что известные нам древнейшие организованные сообщества, которые мы относим уже к государственному типу, возникли именно там, где основным ресурсом было плодородие земли и ее обработка требовала концентрации ресурсов и особой организации, то первородство все же стоит признать за институциональной цивилизацией.
         Как общее правило, распространяющееся не только на аграрную деятельность, стоит отметить, что господство институциональных организаций возникало там, где сам характер природных обстоятельств жизни сообщества вел к необходимости концентрации масштабных производительных сил и централизации управления ими (например, доступное рудное сырье) или же позволял сосредоточить в руках ограниченного числа членов сообщества ресурс, дающий основной доход (например, нефтяная скважина). Важно отметить, что это влекло за собой и концентрацию денежных ресурсов, которые можно было использовать уже для сосредоточения и удержания политической власти в руках определенного института, будь то монархическая власть, церковь и т.д. А это еще более закрепляло его ведущую роль и создавало условия для долговременной монополизации политической власти. При этом складывающиеся отношения власть-общество, как правило, приобретают подданнический характер.
         Ресурсы же, которые сложно сконцентрировать в одних руках и монополизировать, либо не требующие для их эксплуатации значительной концентрации производительных сил, обеспечивали относительную равномерность распределения доходов и не создавали условия для накопления в одних руках существенных объемов средств. Средств, которые, как мы уже отметили, можно было бы использовать для сосредоточения и удержания уже политической власти в одних руках.
         Таким ресурсом могла быть, например, обычная селедка, ставшая для Норвегии главным источником накопления первоначального капитала. Ее лов и реализация не требовали сосредоточения значительного числа людей, а потребительская ценность была такова, что обеспечивала достаточный не только для воспроизводства, но и накопления доход участникам этого промысла. Таким ресурсом могла быть и земля, если она как в Западной Европе не требовала с одной стороны чрезмерных усилий для обеспечения плодородности, а с другой стороны требовала все же существенной занятости и личной заинтересованности в ее обработке.
         Главным следствием жизнедеятельности сообществ в таких ресурсных обстоятельствах было образование устойчивых мелких хозяйственных единиц, экономическая независимость которых становилась основой и независимости (относительной) политической, основой гражданских отношений и формирования гражданского типа цивилизации.
         Признавая системообразующую важность характера ресурсов, не стоит умалять и значение площади территории, доступной сообществу для освоения в начале его формирования. Чем больше территория, тем больше возможности для «ускользания» отдельных хозяйствующих субъектов (будь то семья, род, племя) от влияния интегрирующих сил. Особенно это существенно проявляется на ранних периодах развития при слабо развитых коммуникациях. Как ответная реакция на такое ускользание – использование принудительного закрепления на определенной территории, требующее соответствующих властных институтов.
         Правда, решающая роль «избыточной» территории проявляется только в сочетании с ясно выраженной внешней угрозой, требующей консолидации и организации сообщества. Именно потому в США в условиях, когда страна была защищена естественной океанской границей, а соседствующие народы значительно уступали в военно-экономическом отношении, процесс освоения Западных территорий и исход населения в эти районы не вызывал настоятельную необходимость в централизации власти и, как следствие, институционализации.
         Территориальное обстоятельство как фактор институционализации проявился именно в нашей российской истории. Избыток территории при слабо развитой коммуникативности и постоянной угрозе утратить контроль над жизненным пространством толкал к жесткой централизации власти, к закреплению подданных в областях, где легко можно было наладить контроль и мобилизацию населения для поддержания экспансии до естественных границ безопасности.
         Таково в общих чертах ресурсно-территориальное влияние на формирование двух ныне главенствующих типов цивилизаций.

Природа конфликтности цивилизаций

         Выявление системных особенностей различных типов цивилизации позволяет нам понять и природу их постоянной и неизбежной конфликтности. Прежде всего, речь идет о таких их системных свойствах, как: а) имманентное стремление к экспансии гражданской цивилизации и изоляционизм институциональной и традиционной; б) различие динамик развития и конкурентных потенциалов.
         Эти свойства системной организации порождают особый характер их взаимодействия. Разные типы общественного воспроизводства имеют разные и сложносовместимые типы экономики, хозяйственной организации, разные механизмы доступа к природным ресурсам и разные принципы распределения. И если в сообществах гражданской цивилизации действуют правила, основанные на относительно свободной предпринимательской конкуренции, то у народов институциональных, к которым относится и Россия, работает система, в которой свобода конкурентного экономического перераспределения, как правило, либо ограничена либо запрещена, если не де-юре, то де-факто. А приоритетные права на управленческую ренту, как государства, так и отдельных экономических групп, близких к властным элитам, обеспечиваются и защищаются чисто политическими методами, имеющими мало общего с экономическими, основанными на эффективности. При этом на стыке цивилизационных типов проявляется системная несовместимость, препятствующая естественному экспансионизму и взаимо¬проникнове-нию экономических агентов одного типа в зоны действия чужеродных принципов организации хозяйствования.
         Однако экономическое развитие, в основе которого лежит свободная частная инициатива, ограничить сложно. Пределы его роста определяют только ресурсы и рынки. И потому хозяйствующее субъекты гражданских сообществ стремятся во что бы то ни стало пробить себе дорогу к распространению на новые территории и рынки. Тогда на стыке различных цивилизационных систем неизбежно возникает конфликтность, обусловленная, с одной стороны, взаимным стремлением оградить себя от «заражения» чужеродной организацией, с другой, столь же взаимным стремлением систем одного типа распространить свой контроль на систему другого типа.
         Цель установления такого контроля со стороны сообществ гражданской цивилизации – обеспечение системной совместимости, распространение единых правил функционирования экономики, основанной на принципах расширенного общественного воспроизводства, распространение зоны действия свободной конкурентной инициативы.
Для институциональных цивилизаций также важна системная экспансия, однако, образно говоря, со знаком минус. Она направлена на расширение зоны, в которых институциональная директивная воля подавляет частные инициативы, где четко обозначено движение от свободы к несвободе предприимчивости.
         Только экономическая и технологическая неэффективность институционалов ограничивает их экспансионизм, но он спешит проявиться при каждом удобном случае. В этом смысле показательна эволюция стратегии русского большевизма: от идеи мировой революции и «пансоветизма», возникших на волне энтузиазма разрушителей «старого мира», он вынужден был обратиться к политике железного занавеса, ставшей результатом осознания большевиками своей неспособности конкурировать с Западным миром, образно говоря, в «контактной» схватке. Однако при этом в нашей истории были аннексии западных территорий после раздела сфер влияния между фашистской Германией и СССР, дополнительные приобретения на западе и востоке после завершения второй мировой войны и т.д.
         Экспансия институционалов носит, как правило, политический характер. И это обусловлено, прежде всего, тем, что ее экономика - это предпринимательская инициатива властного института. Она жизнеспособна только в условиях прямого институционального покровительства и контроля и только на той территории, где такое покровительство имеет прямое действие.
         В отличие от институциональной, гражданская цивилизация ориентирована, прежде всего, на экспансию экономическую. И только в случае прямого противодействия своим экономическим агентам идет на экспансию политическую. Эта особенность экспансионизма гражданских сообществ дает возможность использовать более широкий, чем у институционалов набор средств. Он простирается от банального вооруженного давления до изощренных финансовых комбинаций. Сегодня Западу действительно не обязательно присоединять к себе чужое пространство, устанавливать свое прямое правление и брать в плен народы. Достаточно, если на территории будут тем или иным способом введены правила экономики, основанные на конкуренции эффективностей, а доступ к сырьевым ресурсам будет регулироваться не политическими решениями, а свободным рынком, предусматривающим в числе прочего и правовую защиту от недобросовестной конкуренции. То есть эта территория будет вовлечена в свободный процесс глобализации экономических отношений, основанных на принципах конкуренции эффективности и расширенного воспроизводства. Тем более что на этом «поле» у западных экономических элит есть очевидные преимущества векового опыта. Они вполне могут рассчитывать на то, что после установления своих «правил игры» и при исключении дальнейшего вмешательства политики в ход дела им будут обеспечены конкурентные преимущества. И не только за счет опыта применения отработанных бизнес технологий, но, прежде всего, за счет гигантских финансовых ресурсов, уже накопленных Западной экономикой.
          Такая операция по устранению системной несовместимости была успешно проведена после второй мировой войны в Западной Германии и Японии. В конце восьмидесятых, начале девяностых это же, но другим путем произошло в Восточной Европе. Однако попытки провести аналогичную операцию пока проваливаются в Афганистане, Ираке и вряд ли они имеют мирную перспективу и на территории России. И связано это, прежде всего, с высокой «иммунной» устойчивостью различных типов цивилизаций от «заражения» чужеродной системностью.

Природа устойчивости типов

         В конфликты, возникающие на стыке разнородных систем, естественно, вовлекается все сообщество конфликтующих сторон. Происходит это, как правило, под лозунгом национальных интересов.
         Чего же сегодня боится обыватель настолько, что готов отстаивать прямые интересы своих элит, пренебрегая даже качеством жизни и обрекая себя на превратности войны, пусть и холодной?
         У западного обывателя есть немало вполне реальных оснований боятся замещения своих эффективных элит на менее эффективные, а сложившуюся систему, обеспечивающую высокие стандарты качества жизни, на менее эффективную. А это, как видно на примере стран, попавших после второй мировой войны в сферу влияния СССР и коммунистической системы, вышло им боком. Уж что может быть нагляднее примеров сопоставления качества жизни в Западной и Восточной Германий, Северной и Южной Корее!
         Обыватель в России и схожих с нами типологически странах (в т.ч. в государственно-теократических - Ираке, Иране, Афганистане и т.д.), естественно, заинтересован иметь качество жизни такое же, как в странах северо-атлантического альянса. Но суть проблемы заключается в сакраментальном «жить как у них, а работать, как у нас». Если точнее, то пользоваться благами как на Западе, но быть избавленным от необходимости проявлять гражданскую социально-экономическую и политическую инициативу, без которой, собственно говоря, «западное» качество жизни просто недостижимо.
В конечном счете, речь идет о том, что обыватель везде боится утраты естественной для него этнокультурной среды. Он боится, что с заменой системы и сменой элит придут «чужие», которые будут претендовать на его рабочее место, он боится, что ему будут навязывать чужие обычаи и религию.
         Однако западный обыватель все же привык жить в конкурентной среде, рассчитывая только на свои силы. Для него конкуренция – естественное состояние, и он готов к ней. А потому и более уверенно чувствует себя в контактах с другой цивилизацией.
         Для обывателя же институционального, привыкшего обретаться в подданическом состоянии и условиях мощного патернализма со стороны правящих элит, проигрыш этих элит в конкурентной борьбе фактически означает утрату способа существования. Чтобы понять это достаточно представить себе ситуацию из не такого уж далекого прошлого человечества, когда смерть хозяина означала для его рабов гибель всего их мира. Еще более катастрофичней было бы для большинства из них положение, когда с утратой хозяина они, к тому же, остались один на один с необходимостью самостоятельно обеспечивать свое существование! Именно потому наш российский обыватель не очень стремится к гражданской цивилизации. Наоборот, налицо возрастание охранительных патриотических тенденций.
         Еще более сильны такие тенденции в том же Ираке, Иране и Афганистане. В отличие от нас, там люди готовы на обильную кровь, чтобы защищать солидарно со своими элитами свой привычный уклад, хотя и не прочь попользоваться благами Западной цивилизации и технологии.
         Проблема заключается в том, что основная масса народонаселения таких сообществ действительно боится утратить то, что составляет основу его национального бытования. Так, подавляющее большинство россиян не готово даже ради более высокого качества жизни сменить привычный российский уклад на иной, в котором уровень благополучия более зависит от личных качеств, чем от степени государственного покровительства.
         Поэтому стоит признать, что попытки в обозримом будущем искусственно создать у нас гражданские институты и взрастить гражданское общество, бессмысленны, как попытки выращивать помидоры на дне океана. Среда просто враждебна объекту взращивания. А потому, создавая гражданские муляжи, и сама действующая у нас власть не очень заботится придать им живой смысл.
         В этом нашем состоянии и содержится ключ к загадке устойчивости воспроизводства Российской системной организации: мы сами боимся утратить свою типовую цивилизационную идентичность. Для русского человека, привыкшего к подданичеству, фундаментальные ценности гражданской цивилизации не более чем слова, а не руководство к действию, что было подмечено многими, в том числе и блистательным нашим поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным в стихотворении «Из Пендемюнде»:
          Не дорого ценю я громкие права,
          От коих не одна кружится голова,
          Я не ропщу о том, что отказали боги, 
         Мне в сладкой участи оспаривать налоги,
         Или мешать царям друг с другом воевать,
         И мало горя мне свободно ли печать,
         Морочит олухов, иль чуткая цензура,
         В журнальных замыслах стесняет балагура,
         Все это видите ль, слова, слова, слова.
         Возможно сегодня, в отличие от исламского мира, мы уже не готовы пойти ради защиты своего цивилизационного своеобразия на пролитие крови, но защищать его пассивно, противясь, отторгая всем нутром своим и саботируя попытки привить у нас гражданские начала, мы будем еще долго. И будем долго еще наездами пользоваться благами Западной цивилизации, а вернувшись домой, лицемерно принижать их значение, объявляя западного человека тупым, бездуховным и вообще лишенным благодати, которой сподобились мы в своей национальной русской исключительности.
         Это настроение российского срединного общества все более активно используют наши элиты. Они уже достаточно недвусмысленно выказывают готовность вовлечь нацию в прямую конфронтацию с западным сообществом. Они опасаются, и обоснованно, последствий коммуникативной революции, позволяющей обывателю все более свободно сравнивать конкурентные возможности элит и переходить под покровительство более успешной, поэтому превентивно пытаются оградить своего обывателя от влияния извне, от искушения соблазном смены «покровителей» и, тем более, от соблазна ощутить преимущества свободной частной инициативы, чтобы не дай Бог, не подорвать систему изнутри! Ведь факт, что растет количество россиян нового поколения, которые все меньше ориентируются на государственный патернализм и начинают принимать либеральные ценности гражданской цивилизации, по крайней мере, в их экономической части.
         Именно потому сегодня в России элиты активно возбуждают и поощряют у обывателя враждебность к Западу. Так как у наших элит нет достаточно ресурсов и мощи, чтобы применить к Западу наступательную стратегию, они активно внедряют в сознание обывателя образ осажденной крепости. А в осажденной крепости любые действия элит могут быть представлены, как защита национального интереса. Даже если они на самом деле направлены на ограждение себя от конкуренции более эффективной системы общественного воспроизводства и ведут к снижению уровня обеспечения базовых потребностей россиян, а также критически снижают уровень безопасности.
         Нам надо четко осознать, что обострение конфронтации России с Западом, наступления между нами новой эры холодной войны, первопричина разворачивающегося конфликта христианско-иудейского и исламского миров связаны именно с системной несовместимостью самоорганизации народов гражданских и институциональных. И в ближайшем будущем нас ждут новые потрясения глобального масштаба, связанные со стремлением элит Западного мира распространить правила своей игры на чужое поле и стремлением наших элит защитить поддерживаемую ими неконкурентоспособную систему, а также нежеланием нас самих расставаться с привычным укладом. При этом вполне очевидно, что именно либерально-демократическая система обеспечивает более высокие стандарты качества жизни. Она же, в результате замещения политических регуляторов механизмами экономической эффективности, значительно менее подвержена опасности «горячих» форм внутрисистемной конфликтности.
         Не менее очевидно и то, что системная организация народов институциональных предполагает именно корпоративное авторитарно-бюрократическое государство, которое компенсирует свою экономическую неэффективность политическим изоляционизмом, защищаемым силовыми инструментами. Именно потому в отношениях государств с такими системами слабы интеграционные тенденции, а риски конфликтов, наоборот, неизмеримо больше. Это подтверждается как нашей «дружбой» с ближайшими соседями, так и вообще мировой международной практикой.

Перспективы цивилизаций

          Однако в оценке перспектив цивилизаций нам стоило бы уйти от соблазна делать выводы на основе сопоставления темпов роста производительности, снижения затрат и прочих показателей чисто экономической эффективности. Такого рода преимущества Западной цивилизации, конечно же, очевидны, но это лишь в ближайшей перспективе. Для оценки жизнеспособности Западной цивилизации в долгосрочной перспективе мы должны принять во внимание и тот факт, что она толкает нас в сторону гипертрофированного потребления и ставит перед нами вопрос о «пределах роста», обозначенный еще в 70-х годах прошлого столетия Римским клубом. Распространение «правил игры» Запада на весь мир мультиплицирует его системные пороки и ускорит сооружение и крах вселенской пирамиды. А потому выбор для человечества становится все более сложным.
         С одной стороны, человечество неудержимо влечет желание «красиво жить сегодня», с другой стороны, что-то заставляет нас цепляться и за уклад, имеющий тенденцию к простому воспроизводству. И для обыденного сознания, основанного на этом укладе, риск утраты этнокультурной идентичности практически равнозначен утрате жизнеспособности не только своей, но и человечества в целом. Не в этом ли интуитивная тяга институционалов к духовному мессианству, к противопоставлению «бездуховного» потребительского Запада и духовного Востока?
         Но, что ни говори, а национальная идентичность - это далеко не только язык, одежда и привычное вероисповедание. Это и почти генетическая склонность быть народом либо гражданским, либо опекаемым государственными институтами. А это обстоятельство категорически не может быть устранено ни этнокультурной автономией, ни веротерпимостью, ни каким иным плюрализмом. И то, что даже в футурологических фантазиях, подобных «Звездным войнам» Дж. Лукаса, мы находим явное разделение Вселенной на «имперский» и «свободный» мир, свидетельствует не об ограниченности нашего воображения в отношении общественного мироустройства, а о реальной «извечности» этого деления, в еще более глубокой основе которого лежит фундаментальное противоречивое единство свойств изменчивости и устойчивости биологического вида.
         Я думаю, что институциональные и гражданские начала все же будут существовать, пока жива наша цивилизация в целом, и будут сохраняться именно как механизм, обеспечивающий необходимое для развития единство противоположностей – свойств устойчивости и изменчивости человечества как вида. В этом смысле даже оценка перспективы традиционных цивилизаций, как обреченных, становится не столь очевидной. По крайней мере, в условиях столкновения двух других цивилизационных типов с учетом уже провалившейся политики нераспространения оружия массового поражения, именно реликтовые сообщества более других способны к выживанию. И именно они сохранят наш генетический фонд в случае глобальной катастрофы.

Заключение

            Будет полезным в завершение обозначить тезисно основные результаты наших размышлений. 
           1.Главная причина постоянства конфликтных отношений сообществ лежит гораздо глубже столкновения экономических, национальных, конфессиональных, идеологических и территориальных интересов – она заключается в системной конфликтности трех основных типов цивилизаций. 
          2.Природа конфликтности цивилизаций - в разных векторах развития, выраженных в имманентно присущем экспансионизме гражданской цивилизации и изоляционизме цивилизаций институциональных и традиционных.
          3.По крайней мере, в обозримом будущем ни одна из этих цивилизаций не будет доминирующей, но между ними будет существовать динамическое равновесие. Это обусловлено, прежде всего, фундаментальным свойством, обеспечивающим видовое выживание – единством устойчивости вида и изменчивости. (За подробностями отсылаю к биологам.)
        4.Цивилизационные типажи устойчивы и обладают значительным внутренним потенциалом к выживанию. Конвергенция цивилизаций, скорее всего, невозможна, возможно только лишь их сосуществование.
         5.Всегда находятся те, кто предпочитает свободу инициативы и бремя ответственности за нее, но есть и те, кто стремится к нехлопотной безгражданственности. Главное все же - возможность свободного выбора. И именно свобода выбора, в конечном счете, является краеугольной ценностью человечества, хотя и делает одних террористами, а других - миссионерами.

________________________________________
Часть I читайте здесь.

Публикуется с сокращениями. Полный текст на персональном сайте автора http://kireev.info/pablished.html.