Вестник гражданского общества

01.08.2013

Суд приговорил Илью Фарбера к 7 годам и 1 месяцу лишения свободы

Илья Фарбер ждет решения суда. Фото: Д.Зыков/ Грани.Ру

Осташковский городской суд Тверской области приговорил бывшего школьного учителя и директора сельского дома культуры Илью Фарбера к 7 годам 1 месяцу лишения свободы в колонии строгого режима и штрафу в 3,1 миллиона рублей, сообщает корреспондент "Граней". Он признан виновным по делу о взяточничестве и злоупотреблении полномочиями. Обвинение просило для Фарбера 7,5 лет строгого режима и 3,1 миллиона рублей штрафа.

В последнем слове Фарбер отметил, что обвинительное заключение составлено с ошибками. В связи со снятием обвинения в вымогательстве статус гендиректора фирмы "Горстрой-1" Юрия Горохова был изменен с потерпевшего на свидетеля. Однако он не был допрошен в новом качестве. Кроме того, суд не исследовал заключение эксперта и не принял во внимание показания представителя технадзора.

Фарбер отрицал, что получил взятку. Он подчеркнул, что при ремонте дома культуры действовал бескорыстно. "Я доказывал, что был бескорыстным, хотел, как лучше детям в Мошенках. А потом я понял, что в России время такое – судят тех, кто хочет что-то изменить", - сказал он.

"Те, кто вышел на Болотную, пытались что-то изменить через взаимодействие с властью. Нас судят именно за это – в новом тоталитарном режиме. Учитывая это, ждать оправдательного приговора смешно и наивно, - сказал в последнем слове Фарбер. - Мера пресечения моя – безумие. Но люди пока из-за таких вещей не выходят на площадь. Но это будет одна из капель, которая повлияет на жизнь нашей страны. Однажды какой-нибудь процесс станет последней каплей".

В Осташков поддержать Фарбера приехали гражданские активисты из Москвы. В зале было около 25 человек. Основателя движения "Русь сидящая" Ольгу Романову еще до начала заседания судебные приставы попытались удалить из зала. Якобы на прошлом заседании она вела незаконную съемку. Романова отказалась покидать зал, присутствующие ее поддержали. В итоге приставы объявили, что Романова может остаться, но на нее будет составлен административный протокол.

Повторный процесс по делу Фарбера начался в середине июня. 10 августа 2012 года судья Тверского облсуда Владимир Андреев приговорил Фарбера к восьми годам колонии и штрафу 3,2 миллиона рублей. Однако 28 ноября 2012 года судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда отменила приговор и отправила дело на пересмотр. Все это время учитель остается под стражей.

Как утверждает следствие, в июле - августе 2011 года Фарбер получил 300 тысяч рублей от гендиректора фирмы "Горстрой-1" в качестве взятки за разрешение продолжить ремонт в доме культуры. В сентябре 2011-го бизнесмен передал Фарберу 132,6 тысячи за то, чтобы директор ДК согласился подписать акт приемки выполненных работ, хотя ремонт был не закончен. Сотрудники УФСБ задержали Фарбера сразу после получения второй суммы. Ущерб, нанесенный бюджету в результате не полностью выполненных работ, был оценен в 941 тысячу рублей.

Защита заявляет, что Фарбер давал подрядчику взаймы, чтобы тот покупал материалы. Переданные в сентябре деньги были возмещением долга. Свидетели из числа рабочих подтвердили, что директор ДК из собственного кармана выплачивал им деньги. Глава сельской администрации Любовь Валеева показала, что Фарбер занимал у нее деньги для расходов на ремонт.

Московский художник, выпускник ГИТИСа Фарбер переехал с семьей в Тверскую область летом 2010 года. Он работал учителем рисования, литературы и музыки в школе села Мошенка. Фарбер также занялся организацией концертов и праздников для детей. По инициативе главы сельской администрации он занял должность директора Мошенского дома культуры, в котором шел ремонт.

Вместе с тем у Фарбера возник конфликт с группой местных жителей, в том числе с местным депутатом Еленой Фокиной. Она резко критиковала организованные Фабером внеклассные мероприятия, а также деятельность на посту директора ДК. После ареста Фарбера Фокина заняла должность директора ДК.

Грани.Ру

Последнее слово сельского учителя Ильи Фарбера в Осташковском городском суде Тверской области

Меня обвиняют в получении взятки в 132 тысячи 600 рублей. Ха-ха. Нет ни одного доказательства, что это взятка была. Но мне всячески дают понять: заднего хода у этого катка нет. Меня все равно закатают.

Но я до сих пор под впечатлением прокурорского запроса к суду приговорить меня к 7,5 годам строго режима. Я не понимаю, и мне кажется никто, кроме прокурора, не понимает, чем обосновано это наказание. Думаю, прокурор также не понимает. Рационального объяснения этому сроку нет. За эти 7,5 лет вырастут мои дети. Я считаю, это вредительством просто. Срок настолько кровожадный, что ему удивляются даже убийцы, с которыми я сижу в СИЗО.

7,5 лет – это срок больше чем убийцам, больше чем скинхедам, торговцам наркотиков, участникам разбоев, грабежей, насильников, которые порой 5 лет условно получают. Они все выйдут на свободу раньше чем я. Мне уже кажется, что на мне какая-то красная лампочка мигает «Социальная опасность», из-за которой меня нельзя к людям допускать. Срок 7,5 лет в моем случае – это дикость. При этом перед тем, как запросить этот срок, прокурор сам сказал, что у меня есть дети…

Прокурор не стал утруждать себя даже тем, чтобы что-то анализировать и сделать какие-то выводы из выступлений свидетелей, он просто прочитал статью из «Википедии» о том, что взятки брать вредно. Это логично, потому что лето. Всем хочется гулять, купаться, а не работать.

Ровно два года назад было тоже лето, и я тогда занимался ремонтом клуба, чуть ли не ночевал в нем, и ожидал Горохова, когда тот привезет материалы и деньги…

Если бы прокурор не читал статью из «Википедии», было бы видно, что он совсем ничего не делал на процессе, кроме того, что читал обвинительное заключение, составленное следователем Савенковым и содержащее грубые ошибки.

Так, Горохов, на основании показаний которого мне предъявили обвинение, сначала был потерпевшим, а когда следствие разобралось, что я не вымогал у него деньги, что Горохов меня оговорил, то с меня сняли обвинение в вымогательстве взятки, а с Горохова сняли статус потерпевшего. И иного статуса ему присвоено не было, показаний он больше не давал. Но почему-то обвинительное заключение следователь составил на основании показаний Горохова как свидетеля. А кроме показаний Горохова ничего больше, чтобы говорило о совершении мною преступления, в материалах дела нет. Даже косвенных доказательств в деле нет.

Горохов представил следствию запись со своего диктофона, на которой только тишина и слышны чьи-то шаги. Но Горохов утверждает, что на этой записи слышно, как он передал мне 150 тысяч рублей. Но на записи этого нет. И нигде нет этих доказательств. Свидетелей этому нет. Но мне упорно вменяют это преступление. Причем, Горохов говорит, что через несколько дней он мне дал еще 150 тысяч рублей. Правда, в этот раз записи с тишиной он не предоставил…

Со всеми словами о том, как опасно брать взятки – я согласен. И я обращаю все эти слова, прежде всего, к прокурору. Я и без «Википедии» смогу рассказать, как опасно брать взятки и это будет убедительнее. Не только взятки опасно брать, но и не считать себя вообще за человека. Отказаться от себя и слепо исполнять советы, приказы своего руководства – это опасно. Это подражание фемиде в повязке в плохом смысле. Людям без погон и людям в погонах это совсем противопоказано. Потому что позор удесятеряется.

И мне стыдно за нашу прокуратуру. За прокурора мне стыдно. Стыдно перед зрителями, перед судом, перед моими защитниками.

Знаете, когда я работал в подмосковной школе учителем, мы со школьниками иногда ходили в походы и собирали мусор в лесу. И мы с детьми хотели создать организацию по сбору мусора по всей России, а потом и по всей планете. И каждый раз мне было стыдно, что этот мусор есть, который разбрасывают взрослые. И сейчас мне также стыдно за прокуратуру, за следователя, за весь Следственный комитет, за наше государство… Мне стыдно за всех них перед детьми.

Мне кажется, всем порядочным взрослым стыдно.

Надо что-то сказать, глядя детям в глаза. Ведь дети о нас думают лучше, чем мы есть.

Я объясняю своим детям – дать мне 7,5 лет тюрьмы хотят дяди из областной прокуратуры.

А вот чтобы я был на свободе - хотят уже мои дети и мои ученики.

И вот мне бы хотелось, чтобы судья сделал выбор в пользу детей. Потому что у детей настоящие желания, а у взрослых дядь из областной прокуратуры - не настоящие. Они просто хотят прикрыть свою ошибку. И это желание преступно. Лучше был они попросили прощения. Они бы детям подали хороший пример этим самым.

Все участники моего процесса войдут в историю. Все. Есть такой список Магнитского, который ограничивает перемещения по миру преступников за их нарушения закона, а также ограничивает количество их имущества. Чтобы возник этот список, нужно было, чтобы человека замучили насмерть в тюрьме. Меня еще насмерть не замучили. Я надеюсь, мне не придется умирать, чтобы был список Фарбера. Но все равно будет известна фамилия заказчика моего дела, заказчика, который где-то маячит и никак его не рассмотреть. Но он есть.

Ошибкой первого процесса было то, что на суд выделили прокурора-антисемита, который испытывая ко мне очевидную личную неприязнь, постоянно указывал на мою национальность присяжным и требовал для меня 9 лет строго режима.

Я думаю, что этот повторный процесс также двигается не в том направлении.

Наши приговоры с Навальным похожи. А когда я прочитал про суд над ребятам по болотному делу, то подумал, что, наверное, меня судят в том числе, и за это дело тоже 

Потому что сейчас, наверное, такое время в России что судят именно тех, кто хочет что-то изменить.

Ребята с Болотной пытались изменить что-то через взрослых людей, через обращение к власти. Я пытался через детей. Я объяснял уже, что ремонтируя клуб, я был бескорыстен. Я хотел сделать лучше. Лучше детям, их родителям, гостям, которые будут приезжать к нам в клуб.

И нас всех – и меня, и ребят с болотной - судят нелепо, показательно, стремясь упрятать на большой срок.

Печально. Все это говорит о незаметно наступившем тоталитарном режиме.

Учитывая это, ждать оправдательного приговора по-моему делу смешно и наивно.

Хотя я рад, что это все сейчас в нашей стране происходит, потому что когда-нибудь какой-нибудь процесс может быть станет последней капелей, которая повлияет на восприятие мира, жизни людей нашей страны.

Хотелось бы очень, чтобы меня отпустили к детям, хотелось бы, чтобы прокуратура и следователь извинились, перед тем как их уволят и внесут какой-нибудь в список и самих осудят за их преступления. Хочется, чтобы они все попросили прощения. И не передо мной. Перед страной. Перед детьми. Чтобы бы дети это видели, как сильные просят прощения.

А пока мне смешно слышать, как ОМОН, прокуроров, судебных приставов, следователей и прочих называются силовиками. Если бы меня спросили малыши, почему их называют силовиками, я бы ответил что с иронией: «Это не силовики, а слабовики, боящиеся потерять свое место, не получить звания и т.д.». Они все не того боятся. Надо бояться жить не по совести. И в тюрьме, конечно, находятся они, а не мы – те, кого судят неправедно. Нам боятся нечего. Нам только стыдно. Стыдно и парням с болотной, и Навальному, и Офицерову и всем, кто что-то понимает в этой жизни. Стыдно за беспомощность свою перед детьми.

Но мне всегда думается, что есть шанс. Я знаю, что справедливый приговор вынести по моему делу трудно, это требует мужества от судьи. Многие люди забывают смотреть на небо, многие забывают смотреть на своих детей, многие забывают думать о том, что думают их дети. Не все помнят о том, что дети все видят, все понимают и воспитываются нашими поступками. Мне хочется, чтобы судья не забывал, что дети верят, что ему хватит мужества вынести справедливый приговор. Есть много вариантов. Можно вынести условное наказание. Даже 7,5 лет судьей могут быть определены как условный срок. Можно вынести реальный срок но с отсрочкой, чтобы я все таки успел на ранней стадии – моему младшему ребенку меньше 3 лет – побыть с ними хотя бы несколько лет. Можно назначить меньше срок… Можно учесть, что я два года до приговора нахожусь в СИЗО - самых строгих условиях, которые только есть. С людьми которые совершают еще большие преступления, чем убийства. Мне не разрешали видеться с родными год. Письма не пропускали. Сажали в карцер. Мотали по разным камерам… Только если ты признаешь вину, сам следователь может тебе дать мобильный, чтобы ты поговорил с мамой. Я не признавал свою вину...

Вот это суду тоже можно учесть и решить, что достаточно над мной издеваться.

Я прошу подумать над моими словами. Не воспринимать их как формальность. Я не знал, дадут ли мне вообще последнее слово, поэтому я не готовил его, и уж тем более - не пересказывал «Википедию». Я говорю то, что думаю, то что у меня в сердце.

Я специально не говорил про состояние здоровья. Потому что в СИЗО я видел, как поднимаются по лестнице в камеру слепые, или как человека вносят в камеру без обеих ног, или рук… И у сокамерников его и у всей администрации СИЗО глаза на лоб выскакивают и обсуждать все начинают - ЧЕМ он может совершить преступления?

Еще я видел, как из СИЗО выносят на носилках и грузят спешно в машину человека. Не потому, что надо ему оказать быстро помощь, а потому что надо, чтобы он не умер на территории СИЗО…

Наши тюрьмы созданы как раз по принципу ослабления человека, вытягивания из него здоровья. Или людей унижают физически, или словесно. Все это ослабляет даже сильного человека.

А сильнее делает только любовь.

Я долго думал, зачем все это нужно. Потом догадался: наши тюрьмы нужны нашей несчастной власти в таком виде – чтобы сажать сильных. Потому что сильный человек составляет этой власти конкуренцию. И с помощью тюрем власть славно борется со своими конкурентами.

Я все думаю, в чем власть видит меня конкурентом. Я ведь стал директором сельского клуба, потому что больше никто не хотел им стать. Мне говорили некоторые в селе, как я мог приехать с фамилией Фарбер в деревню и занять пост директора клуба и заниматься с детьми?..

21 век на дворе. Я, конечно, не воспринимал это всерьез. Потому что в селе Мошенка были другие люди - это родители учеников моих. Они не приезжали на этот суд. Потому что они занимаются делом. А суды - этим людям кажется, что они ни на что не влияют. У них огород, скотина, которыми надо заниматься, у них дети… Поэтому я когда читаю в статьях что, все население Мошенки было против меня, - это неправда. Сами дети не были против меня. А будущее за детьми. Поэтому я с ними и занимался мусором. Ребенок собирающий мусор, не разрешит взрослым мусорить.

Через несколько минут или часов мне будет оглашен приговор. Как я понимаю, он уже составлен. То, что мне дали последнее слово – это просто ради соблюдения формальности.

Мне бы хотелось, чтобы суд вспомнил о детях. Что дети верят в справедливость, они отказываются верить в несправедливость, для них мир рушится, когда она наступает.

Я прошу вынести приговор если не оправдательный, то такой, который может отпустить меня к моим детям.

Спасибо.

И я хочу сказать, что это не последнее мое слово.

"Новая газета"