Вестник гражданского общества

26.05.2011

Интервью А. Кучмы: «Предложили учинить расправу над Ходорковским»

Двое сотрудников правоохранительной системы организовали покушение на Михаила Ходорковского в 2006 году, утверждает бывший сокамерник экс-главы ЮКОСа. Боясь расправы, он называет имена и должности сотрудников ФСИН, участвовавших в фабрикации дела против Ходорковского.

Спустя неделю после опубликования интервью бывшего сокамерника Михаила Ходорковского Александра Кучмы («Я резал Ходорковского не по своей воле», «Газета.Ru», 16 мая) бывший зэк вновь позвонил в редакцию: один из федеральных телеканалов, заплатив Кучме определенную сумму денег, снял его десятиминутное интервью. Там бывший краснокаменский сиделец с датами и именами рассказал, как его заставили напасть на Ходорковского, а потом выступить его очернителем.
Сюжет из программы вырезали, Кучме сотрудник телеканала сказал, что интервью вызвало переполох и отсматривалось генеральным директором. Ясности с будущим этого сюжета нет, «Газете.Ru» телевизионщики сообщили, что выход скандального разговора еще возможен (ввиду этого наименование телеканала здесь не приводится).
«После того как эфир сняли, я решил все рассказать вам быстрее, пока меня не грохнули. Зачем я кому нужен, если я уже все рассказал?» — объяснил мотивы своего звонка Кучма.

«Газета.Ru» публикует подробный рассказ экс-заключенного об обстоятельствах случившегося в Краснокаменской колонии и позже, во время судебного преследования Ходорковского. В рассказе упомянуто несколько эпизодов, имеющих признаки должностных и общеуголовных преступлений сотрудников системы исполнения наказания, а также неустановленных лиц. Исходя из принципа презумпции невиновности, редакция не публикует здесь полные имена упоминаемых рассказчиком сотрудников, а также в нескольких эпизодах изменяет наименование их должностей. Проведенная редакцией проверка показала, что все упомянутые Кучмой люди либо несли, либо до сих пор несут службу в системе ФСИН. Все эти данные есть в распоряжении «Газеты.Ru», и в случае проведения следственной проверки по изложенным фактам редакция готова их предоставить.
В любых комментариях по показаниям Кучмы ФСИН редакции отказала.
Данное интервью редакция в соответствии с нормами Уголовно-процессуального кодекса просит рассматривать как заявление о совершении преступления.

— Боишься?
— Да. Мне уже поступали звонки с угрозами. Это уже после первого интервью (в «Газете.Ru») было.
— Для чего тебе все это? Ты ж борцом за правду не был вроде никогда.
— Сами понимаете, они меня грязью облили, использовали меня, и мне хочется, чтобы люди понесли за это наказание.
— Ты в это веришь, что ли?
— Да не очень. Но хотя бы пусть люди знают правду, пусть засветятся имена этих генералов.
— Рассказывай: как началась история с твоим нападением на Михаила Ходорковского?
— Мы сидели, пили чай в неустановленном месте, за чем нас застукали сотрудники администрации. Ходорковский спросил меня, видели ли вы пьющими здесь чай других людей, например сотрудников колонии?
Я говорю: да, видел оперов. Они там пьют чай или кофе, когда вызывают зэков на беседу. Чай им дневальный в основном варит. Он говорит: подтвердите это в объяснительной? Я согласился, не имея никакой задней мысли, что это может быть плохо для меня.
В 6 утра на следующий день, как нам и было указано, мы пришли и написали объяснительные по своему «проступку». Я написал, что пил чай в том месте, где для этого стоит чайник и где неоднократно видел сотрудников администрации пьющими чай. Потом нас вызвали на административную комиссию и дали по 6 суток ШИЗО. Сидели в одной камере, нормально сидели, никаких конфликтов. Общались через блокнот. У него был карандаш и стирательная резинка. Переписывались так.
— Не говорили?
— Он сильно переживал, что могут записывать. Признавался, что и с адвокатами именно так общается.
Вышли из ШИЗО в отряд. Меня вызвали сотрудники администрации. Говорят: «Пойдем, там люди к тебе какие-то приехали». Люди в штатском. Увели меня в штаб, в кабинет.
— Что за кабинет?
— Это оперкабинет. В них обычно опера разговоры с зэками проводят.
Зашел. Мне сразу вопрос: «Ты что пишешь такую ерунду в объяснительной?! Совсем, что ли, оборзел?!» И сразу удар по голове. Побили немного.
Начали предлагать учинить расправу над Ходорковским за то, что он якобы подвел меня под ШИЗО. Говорили, что должен взять нож и ударить его в глаз, чтобы, типа, выткнуть глаз. План был такой, что нужно напасть на спящего. Я им говорю: «Вы что гоните, ребята? Он же помрет. Ни хрена себе, такой ножик в глаз воткнуть!»
Первый раз я не согласился, вызвали во второй раз, опять побили. Сказали, что я уже все знаю и, если не соглашусь, меня повесят в штрафном изоляторе и скажут, что сам повесился. Во второй раз они убедили меня, что убьют, если не соглашусь. Я сделал вид, что согласился.
— Откуда нож?
— Они мне и дали этот нож.
— Что про этих людей знаешь?
— Они даже имена не назвали, двое в штатском.
— Раньше ты их в зоне видел?
— Нет. Среди сотрудников администрации я их раньше не видел. Может, из ФСИНа в Москве, может с УФСИНа края, может из ФСБ вообще.
— Они друг друга как-то называли?
— Вообще не называли. Видимо, специально, чтобы я не знал, кто они такие.
— Дату разговора помнишь?
— 24 марта я вышел из ШИЗО. 25—26 марта был этот разговор.
— Как эти люди объяснили необходимость того, чтобы ты порезал Ходорковского?
— Они не говорили убить, но я сам понял, что они имеют в виду. Они сказали, что мне не добавят срок за это, что я буду жить спокойно. Что это серьезные люди из Москвы, что правительство защитит, очень большие люди, в таком роде они говорили.
— Почему именно в глаз?
— Не знаю, такая беседа была напряженная, мне постоянно удары доставались, и я как-то сильно не спрашивал. Не то что не помню, но не очень приятные воспоминания у меня от этих бесед.
— А какой мотив у твоего нападения должен был быть?
— Повод был ШИЗО и то, что Ходорковский попросил меня написать объяснительную.
— У тебя есть предположение, почему именно тебя они стали использовать? До этого администрация тебя как-то использовала?
— Нет, никогда. Я с порядочными арестантами сидел, никто меня никуда не вызывал. И я такой образ жизни вел, что в камере постоянно хулиганские драки возникали, у меня никогда таких проблем не возникало. Я не такой человек, который с администрацией контачит.
— Как произошло нападение?
— В первую ночь я струсил что-то делать. Ждал, ждал, а потом уснул.
На следующий день меня вызвали, отдубасили, козлы. «Ты что?! — кричат. — С нами шутки тут будешь шутить?» Говорю: ладно, в эту ночь обязательно сделаю.
И я решил просто поцарапать ему нос, нанести небольшую травму. Понятно было, что шум поднимется, начальство, адвокаты, журналисты сбегутся. Я надеялся, что из-за шумихи эти ребята отстанут от меня.
Долго ждал. Несколько раз ходил ночью в комнату психологической разгрузки, настраивал себя — как подойти, как ударить.
— А отбой?
— Во время обходов я ложился — типа, сплю под одеялом. Ждал, ждал. Все уснули. И около 4 часов утра я подошел к нему и ткнул ножиком в нос. Он никакого звука даже не издал.
Я сразу развернулся и пошел в телевизионную комнату, там телек и лавочки, дверь со стеклом такая была. Ножик, который мне дали, я положил там на подоконник. Он весь в крови был.
И смотрю через стекло: Ходорковский прошел в умывальник, в трусах, с окровавленным лицом.
Я пошел в соседний отряд и уже через окно наблюдал, что у нас происходит. Прибежали сотрудники, начали искать. Потом зашли в соседний отряд, я сразу вышел. Они сами перепуганные, два молодых сержантика. Кричат: «Стой! Фамилия?!» Я говорю: «Кучма». «Вот ты-то нам и нужен», — отвечают. Повели и по ходу спрашивают: «А ты почему не в своем отряде?» Я говорю: «Это я сделал». Они: «Что сделал?» Я: «Ударил Ходорковского ножом». Они как будто не понимали, шокированы были, все спрашивали «зачем», но им я ничего не стал говорить. Привели в дежурную часть, там дежурный офицер мне говорит: «Ну почему ты сделал это именно в мою смену?!» Я говорю: «Я смену уж не выбирал, извините».
Минут через 15, где-то в шестом часу утра, прибежали один из руководителей колонии Р., все опера, замы начальника. И давай меня заставлять объяснительные писать, всякую чушь.
Одну о том, что Ходорковский мне денег задолжал! И из-за этого я, дескать, ударил его ножом. Вторую объяснительную о том, что я хотел съехать на другую зону и потому ударил его ножом. Третью — о том, что едва ли не блатные меня заставили его ударить.
— Среди этих людей были те, кто знал о реальных причинах поступка?
— Тех людей в штатском там не было, они позже возникли. Но начальник колонии был в курсе. По его виду это заметно было. Без его ведома вообще никакие люди в зону бы не вошли.
В итоге меня отвели в ШИЗО, посадили в камеру. А уже утром опять эти двое ребят в штатском пришли. Опять избили, сказали: «Ты что, чмошник, не сделал, что просили?!» Я извинился, сказал, что промахнулся, так как ночью ничего не видно было. Побили меня немного.
— Когда родилась версия с домогательствами?
— Первое видео о домогательстве снимали, когда я сидел в ШИЗО в ИК-10 (колония в Краснокаменске. — «Газета.Ru»). Пришел Р. и какой-то незнакомый человек в пятнистой форме. Любительскую камеру поставили. Заставляли меня перед камерой рассказывать, как будто Ходорковский меня домогался и как я за это ударил его ножом. Я был сломлен избиениями и уже на все соглашался.
Несколько раз записывали. Смотрели, какая запись получалась лучше.
— Показания просто заставили заучить?
— Да. Дескать, ночью приставал, и я ударил. Похожий бред они потом в исковом заявлении придумали.
— Они могли версию домогательств хоть чем-то имеющим к реальности подтвердить?
— Да нет, конечно!
— Ты за все время жаловаться на эти факты не пытался?
— Я даже не отсидел 10 суток в ШИЗО, как меня вывезли одного в СИЗО Читы. После этого этапировали на «тройку» (ИК-3) в Чите. Поместили в ЕПКТ (единое помещение камерного типа, «одиночка». — «Газета.Ru»). Пока там сидел, мне блатные постоянно угрожали, «жути» всякие гнали: зарежут, потому что из-за меня краснокаменская зона от администрации пострадала.
Когда я вышел из одиночки в зону, я с ножом в руке спал. Для меня это адом просто было. В той зоне тогда вообще беспредел был: то кому-нибудь руки-ноги арматурой поломают, то кого-нибудь проткнут ножом. И как раз тут один такой спровоцировал конфликт. Я ему нанес рану еще меньше, чем Ходорковскому. Просто надеялся, что меня от зоны в одиночке закроют или вывезут даже на более серьезный режим.
Мне дали год ЕПКТ и вывезли в ИК-5, там же, в Чите. Там строгий режим. Сидел я там год и стал писать жалобы.
Я слышал, что с «пятерки» жалобы уходят, и решился тоже написать.
— О каких фактах сообщил?
— Написал, что меня заставили клеветать на Ходорковского рассказом про домогательства. Я понимал, что я с ЕПКТ в зону приду — и как мне перед зеками оправдываться за какие-то там домогательства?
— Не писал, что тебя заставили напасть на Ходорковского?
— Ну нет.
— Куда писал?
— В прокуратуру края.
— Жалобы подействовали?
— Они даже не ушли, как оказалось. Сначала ко мне приехал один из руководителей УФСИН Забайкалья полковник М. со спецназом. Все ЕПКТ перевернули, спросили: жалобы или вопросы есть? Я говорю, что нет. На следующий день приехал еще один начальник УФСИН края А. Тоже спросил, есть ли жалобы. Я говорю, вот, мол, жалоба, что меня выставили в истории с домогательством, как я теперь в зону вернусь. Он сказал: приедешь в зону, с тобой разберутся.
— Как ты понял, что жалобам ход не дали?
— Я узнал это от А. Я просто лоханулся. Слышал, что парни писали — кого плохо кормят, кого незаконно в ШИЗО посадили. Думал, что все жалобы с «пятерки» уходят, и подставил себя. Рискнул на свою голову.
— Администрация ИК их должна пересылать в прокуратуру?
— Да.
Как А. обещал, так и случилось. Я отсидел год ЕПКТ, вернулся на ИК-3.
Спустя примерно два месяца, за день до рождества, 6 января, моюсь в бане, тут заходят два человека в форме и начинают какой-то палкой меня дубасить. Я как рукой защищался, так они весь сустав и раздробили.
— Кто они?
— Ну сотрудники! В зоне я их не видел. Но, понимаете, в зоне их сотни работает и не все из них в жилой зоне появляются, многие где-то там, в штабе, в оперчасти, на поселении.
— Форма, звания?
— Форма, без званий. Зеленая форма, как у ФСИН тогда была. Это сейчас они синего цвета.
— Тебе в этот момент руку покалечили?
— Да. Увезли меня на ИК-5, там облбольница для зэков. Мне врачи сразу сказали, что перелом сложный, внутрисуставный, мелкооскольчатый, смещение большое, не собрать. Говорят, у нас мало оборудования. Ну, понимаете, в зоне аппендицит только могут вырезать.
В первых числах февраля я вернулся в зону, 21 февраля меня вызвали из санчасти в клуб. Я говорю: «Зачем?» Отвечает: «Сейчас узнаешь». У меня уже мурашки по спине. Там суд заседал, он решил перевести меня в тюрьму. Я тогда не понимал, что это, и говорю: «Да я вроде и так в тюрьме!» Они говорят: «Нет, тебя переводят на тюремный режим, как злостного нарушителя». Я потом еще кассацию написал, чтобы перевод оттянуть до того времени, пока рука не подживет.
26 июня меня этапировали во Владимир. 18 дней этап длился.
— Почему из Читы и во Владимир?
— Думаю, поближе к Москве. У них были свои планы. Потому что всех наших читинских везут на тюрьму в Минусинск, Красноярский край. Я никого читинских за три года во Владимире не видел и не слышал.
Посадили в такую камеру, что я удивился. Там холодильник, телевизор, как она... плейстейшн… Захожу, там быки такие здоровые сидят, в компьютер играют. Даже двери в камере на замок не закрывали.
Посидел в камере, нормально вроде ко мне относились. Месяц всего просидел, и тут началось. 6 августа.
Сперва меня вызвали с работы на беседу к психологу. Думаю, что это психолог про меня вспомнил. А психолог говорит: из Москвы тобой интересуются. Я говорю: откуда — суд или какая-то инстанция непонятная? А они сами толком ничего не знают, им позвонили сверху просто. Они тестирование провели, вопросы-ответы.
— О чем?
— Дурацкие вопросы. Как обычно психологи тестируют зэков. Может быть, 500 вопросов — и галочки ставишь: «да» и «нет». И от психолога за мной пришёл опер, забрал меня «побеседовать». Опер спросил сразу: понял, зачем я тебя вызвал? Я говорю: ну, примерно. Он спросил у меня про Ходорковского, что да как. Я толком не стал рассказывать, побоялся, думаю — ну их на фиг. Может, это специально подстава, потом меня вызовут те же люди, скажут, что я лишнего рассказываю. Меня увели обратно на работу в пять часов вечера.
И выяснилось, что приехал ко мне Сергей Л. Как он представился, генерал-майор ФСИН. Все менты на измене были, шептались. Мне, правда, показалось, что молод он для генерала. В районе сорока где-то лет. Я его однажды издалека в форме видел, кажется, у него одна звезда на погоне была, так что, может, и майор (действующий сотрудник системы ФСИН с теми же именем, отчеством и фамилией носит звание подполковника — «Газета.Ru»).
Вызвал он меня на беседу сразу, как закончилась работа в тот день.
— Где разговаривали?
— В кабинете оперативников централа. В коридоре стоял начальник централа и его зам. Вообще, смотрю — начальства целая толпа. Думаю, неспроста меня вызвали.
Л. мне начал говорить насчёт домогательств, говорил, что надо бы ещё заснять мои показания. Я отказался: говорю, отстаньте от меня, там же есть заснятое у них в ноутбуке. У него действительно был ноутбук с собой и диск с записями, которые еще в Краснокаменске делали. Он говорит: ты, мол, подумай. Я говорю, что не буду думать. Увели в камеру, из камеры опять вызывают: ну что, ты подумал? Я отказался.
Они говорят: у тебя возникнут проблемы с сокамерниками. У меня сразу мысль о «пресс-хате», почему, думаю, меня в такую камеру посадили. Обратно в камеру вернулся, и меня сокамерники начали убеждать, что стоит сказать то, что нужно. Пригрозили и сказали, что всё равно меня заставят. Я уже несколько раз побывал в «пресс-хате» и понял, что этот генерал не шутит. Короче, я решил опять сказать на камеру то же самое.
Это происходило прямо в кабинете у опера, камеру на подставку поставили, маленькая такая любительская камера и фонарь какой-то. Мне просто сказали: скажи, что ты его порезал за то, что он тебя домогался. Я сказал кратко, они записали и уехали.
— Должность Л. в системе ФСИН знаешь?
— Говорили — главный кум. Не знаю, может, он начальник какой-то оперативной службы.
Потом приехал подполковник Д., один из руководителей УФСИН Владимирской области. Он сообщил, что из Москвы сказали, чтобы я писал в районный суд заявление, что Ходорковский, такой-сякой, не заслуживает условно-досрочного освобождения. Я написал бред корявым почерком, мне даже стыдно перед судьей, что от меня такие заявления приходили. У них мозгов нет, они бы хоть факты сопоставляли какие-то.
— В какой суд писал заявление?
— В Ингодинский, в Чите.
Потом опять Д. приехал. Всегда, кстати, за руку здоровается, располагает, видимо, к себе таким образом. И говорит он мне: 16 августа у тебя самолёт в Читу, готовься, страну увидишь, прокатишься. 15 августа меня увели в одиночку, там я сутки просидел. В 11 утра на следующий день за мной приехали: посадили одного в автозак и повезли в Москву. Меня сопровождали 13 человек, спецназовцы с автоматами. Я один ехал в автозаке, а они — в «Газели».
Я знаю, что на МКАДе нас встретили «москвичи», тоже на машине, и проводили во Внуково. Там меня в наручниках посадили в линейный отдел милиции и унесли документы на регистрацию. Они тут же говорили, что на билеты потратили, типа, 150 тысяч рублей только в Читу. Ну, на меня и на трех конвойных.
Увезли меня на Ту-154 «Якутских авиалиний». В Чите через 6 часов приземлились, опять в автозак.
Только завезли в СИЗО, на территории я сразу увидел генерала Л. и М., одного из руководителей местного УФСИН. Они встречают меня, и я понял, в чём дело.
Мою сумку обыскивал лично начальник СИЗО, подполковник, с металлоискателем! Обычно это делают рядовые сержанты, а тут начальник СИЗО мои вещи лично осматривает. Посадили меня в «пресс-хату» в спецблоке. Там два «быка» сидели, под давлением меня держали, готовили к суду.
Затем привозили туда журналистов, чтобы я рассказал про эти домогательства. Мне сразу сказали, что это «их люди», чтобы я не говорил лишнего.
Потом они начали исковые заявления мутить. Много мне бумаг подавали, я толком уже не разбирал… Подписывал много всяких бумажек, доверенность подписывал какую-то.
— Ты подписал доверенность на представление твоих интересов в суде некой сотрудницей ФСИН Андреевой.
— Да, на Андрееву. Я еще подумал, не мать ли это моего одноклассника.
— Но ты понимал, что это иски к Ходорковскому?
— Да, я начал понимать, когда мне сотрудник один сказал, что меня показывали по телевизору. Я понимал, что они мутят домогательство. Сам Сергей Л. этот мне сказал.
Когда Л. уезжал, к нему из Москвы приехал еще один, на замену. Его звали Ю. Г., он полковником представлялся, в гражданской одежде всегда был.
— Фамилию знаешь?
— Нет, фамилию он не сказал. Я и фамилию Сергея Л. узнал не от него самого, а от тех сотрудников, которых он ко мне посылал во Владимире. Они проболтались.
— Ты в суде участвовал?
— Нет, затем меня увезли оттуда.
— Почему?
— Ну все, они отработали, что им надо было. 19 октября меня посадили на самолет: в 5 утра пришли, разбудили, сказали одеваться и собирать вещи.
Пришел этот Ю. Г., сказал, что полетим в Москву. Я спрашиваю: в Москве я в СИЗО где-то буду или меня через Москву во Владимир? А он говорит: «Пока в Москву, а там видно будет».
Самолет был Боинг-757 «Якутских авиалиний». В Москве, во Внуково, нас встретили и привезли в спецсизо ФСИН «Матросская Тишина». Есть старая тюрьма «Матросская Тишина», и на ее территории есть отдельный корпус — это специзолятор ФСИН, у него даже адрес другой: улица Матросская Тишина, 18 А.
Посадили меня в 602-ю камеру на пятом этаже. Камера была трехместная, но меня одного посадили. Потом выдали мне телевизор — и все, я сидел, телевизор смотрел. Потом пришел начальник СИЗО Прокопенко Иван Павлович, спрашивал, как сидится, что надо. Опера вызывали меня…
— Тебе объяснили, зачем тебя привезли в «Матросскую Тишину»?
— Нет, но я думал, с этими же исковыми заявлениями. Потом опять пришел Л., вызвал меня, я опять подписал какие-то заявления, и все, больше его не было. 9—10 декабря, не помню точно, ко мне также подошли, предупредили, что сегодня я еду на этап. И все — вернули меня во Владимир. Спецэтапом, одного, в столыпинском вагоне.
— То есть во всех судах против Ходорковского ты фактически не участвовал, а подписывал бумаги, которые тебе в камеру приносили? Фсиновцы за тебя все делали?
— Сергей Л. — автор этого иска, он все придумал. И, кстати, про свидетелей хочу рассказать — Бондаренко и Смекалина (зэки с такими фамилиями были привлечены администрацией ИК-10 к процессу как свидетели «недостойного поведения» Ходорковского. — «Газета.Ru»). Бондаренко — это дневальный оперотдела, а Смекалин — бывший завхоз зоны. Это полностью административные лжесвидетели. Это все вранье, фальсификация.
Генерал Л. говорил, что они не надеются выиграть дело о домогательстве, а просто им надо, чтобы информация такая прошла о Ходорковском. И, я так понял с его слов, что с судом они решили тянуть, что с судом у них там какие-то взаимопонимания…
— Блага ты какие-нибудь получил в итоге за все, что для них сделал? Во Владимире потом хорошо сидел, спокойно?
— Да, спокойно.
Потом, видимо, этот Сергей Л. начал волноваться, чтобы я никому не рассказал, и он посылал постоянно из УФСИНа Владимирской области людей ко мне. В частности, Евгений Б., такой оперативник, капитан.
Он приезжал ко мне часто, спрашивал, как дела, передавал приветы от Сергея Л. Я говорил, что нормально. Мне — лишь бы они не беспокоили меня, и все… А потом еще приезжал, кажется, начальник отдела по противодействию организованной преступности при УФСИН Алексей П. Он тоже спрашивал, как дела.
— Просто приезжали к рядовому зэку и спрашивали, как дела?
— Да-да, типа, что они готовы мне помочь, в таком роде…
— А про Ходорковского кто-нибудь из них вспоминал?
— Нет, они как-то не решались. Может, они Сергея Л. боялись, он для них слишком большой начальник был.
Потом, когда Реймер (Александр Реймер, нынешний руководитель ФСИН. — «Газета.Ru») стал начальником, они исчезли. Больше о себе не напоминали. 

Газета.Ru